Александр Дюма - Исповедь маркизы

Благодарность Дидро была столь велика, что он даже забыл о грешках царицы, которые были бы сочтены за ужаснейшее распутство, если бы какой-нибудь другой государь посмел даже подумать о таком. А вся эта свора вопила: «Осанна!» Я часто говорила об этом с Вольтером, который лишь улыбался и отвечал:

— Что поделаешь, сударыня! Надо прощать некоторые слабости человеческой природе.

Одна улыбка Вольтера говорила о многом и раскрывала мне его мысли. Ни у кого нельзя было увидеть более лукавой и красноречивой улыбки. Когда поэт был молод, его лицо излучало особое очарование, которое я не в силах передать. Статуя работы Пигаля, как меня уверяют, очень хорошо передает его черты. Увы! Не мне об этом судить.

Между тем Вольтер всячески помогал своей челяди, в том числе деньгами, и осыпал ее милостями. Так, он пригласил в Ферне Лагарпа с женой, детьми и всем его скарбом — словом, со всем его хозяйством, потому что этот человек едва сводил в Париже концы с концами. В качестве благодарности Лагарп похищает у поэта одну из песен его «Женевской войны», которую автор еще не собирался обнародовать, и распространяет ее повсюду со своими комментариями. Множество неприятных слухов доходит до почтенного старца; он наводит справки и узнает из достоверного источника, кому он обязан этой изменой.

Справедливо раздосадованный Вольтер высказал Лагарпу свои замечания и жалобы. В ответ гость, продолжавший жить в доме патриарха в Ферне, стал писать ему чрезвычайно нелюбезные и обидные письма, причем эти дерзости занимали по четыре страницы.

Господин де Вольтер этого не потерпел и прогнал неблагодарного человека, который его предал; таким образом слухи об этом низком поступке Лагарпа распространились среди философов. Почтенный старец опасался повредить своему ученику и отрицал его вину, перекладывая все на обстоятельства, но не уточняя, на какие именно.

На свете нет более желчного, злобного и гадкого человека, чем Лагарп. Этот найденыш, которого его спасители назвали именем улицы, где он валялся на мостовой, так и не смог простить обществу своего жалкого происхождения. Он хотел бы быть первым повсюду, он считает себя гением и признает только собственное мнение.

Однажды Лагарп пожаловал ко мне, хотя я его совсем не знала; он пришел якобы по поручению Вольтера, чтобы поговорить со мной о «Танкреде»; спрашивается, зачем ему понадобилось говорить со мной о «Танкреде»? Сейчас вы это узнаете!

— Сударыня, вы видели «Танкреда»?

— Да, сударь, — ответила я, весьма удивившись.

— Это божественно, не правда ли?

— Да, это божественно! В самом деле, это божественно! И что дальше?

— Так вот, сударыня, недавно я был на спектакле с господином д’Аржанталем. Рядом с нами в партере находился какой-то иностранец, который кричал, плакал и аплодировал. Я повернулся к нему и спросил:

«Не правда ли, сударь, этот Вольтер — великий человек?»

А этот болван отвечает мне попросту:

«Да, сударь, конечно, все это очень, очень печально».

Что вы об этом думаете, сударыня?

Я не усмотрела в этом случае повода для визита к незнакомой даме. Поскольку я молчала, он продолжал:

— Ах, сударыня, существует ли нечто более странное, чем то, что происходит сегодня? Знаете ли вы врача, который снимает напряжение и лечит от всех болезней путем расслабления?

— Нет, сударь.

— Разыщите этого лекаря, он раскроет вам глаза, и вы будете прекрасно видеть. Все болезни определяются по пульсу, и всему виной только нервы; когда с них снимают напряжение, человек выздоравливает; напряженные нервы — источник зла. Врач кладет вас на постель и снимает напряжение. Он причиняет вам страшную боль, вы кричите, даете ему горсть экю, а затем танцуете жигу. О Мольер, где ты? Это необычайно смешно, не так ли?

— Да, сударь, но…

— А новая мода на кофейни, вы о ней слышали?

— Еще нет, еще нет, сударь, хотелось бы узнать…

— … что это такое? Расскажу с большим удовольствием. Всякая модная дама ныне устраивает кофейню, и вот каким образом это происходит. Выбирается какой-нибудь день и в большом зале ставятся маленькие столики — самое большее на четверых; на них кладутся жетоны, карты и все необходимое для игры. На другие столы ставят вино, кофе, лимонад и прочее. Хозяйка дома восседает за своего рода стойкой с апельсинами и пирожными; одета она на английский манер: в коротком платье, кисейном фартуке, шляпке и с остроконечным платком на шее.

Ликеры расставляются на верхней доске камина; лакеи ходят в белых куртках и белых колпаках; их называют гарсонами. Хозяйка дома нс встает со своего места, и к ней подходят с разговорами; в обеденном зале также размещают столики под номерами, и все тянут жребий, чтобы не возникало разногласий. Гости не едят ничего, кроме курицы с рисом, одного первого блюда и одной легкой закуски перед десертом; иногда подают большую порцию жаркого. Это экономично, но весьма напоминает детскую игру в обед; вы не согласны?

Я покорно выслушивала этого человека, полагая, что, в конце концов, он скажет, зачем пожаловал, и воспринимала его как ходячую газету. Люди, о которых он мне говорил, не входили в мой круг, но из его слов я узнавала нечто новое для себя.

— Нет ли других новшеств? — спросила я, пытаясь навести его на другую тему.

— О! А как же, и немало… В кофейнях показывают маленькие пьесы; их теперь играют повсюду. На днях я наблюдал любопытную сценку такого рода у госпожи Телюссон. Юм — вы прекрасно знаете Юма, английского историка и друга Руссо, этого высокого и толстого человека, — приехал, чтобы исполнить одну роль. Ему поручили сыграть султана, беседующего с двумя наложницами; он должен был очаровать дам своим красноречием и принести им утешение от их воображаемых огорчений. Англичанин уселся на диван; ему выбрали самых красивых парижских женщин; он начал вертеть головой, переводя взгляд с одной на другую, затем хлопать себя по животу и бедрам и, наконец, сказал им с рассеянным видом:

«Так что, барышни, вы пришли?.. Итак, вы здесь?»

И еще четверть часа в том же духе.

Одна из невольниц, потеряв терпение, встает и кричит, повернувшись к султану:

«Ах! Я так и думала, что этот человек способен лишь есть телятину».

Вы понимаете, что мы долго смеялись и над словами Юма, и над этой репликой.

— Я понимаю, что это, в самом деле, было очень забавно и, как мне кажется, господин Юм выглядел нелепо.

— Ах, сударыня, а известно ли вам, что приключилось с господином начальником полиции? Я расскажу вам и это. Он должен был ехать на торжественную трапезу, и ему непременно был нужен парик. Однако парик, заказанный с этой целью, все еще не принесли. Одного из камердинеров посылают за ним; мастер приносит свои извинения: у его жены были роды, и ребенок умер, однако парик готов, просто из-за этого несчастья его забыли отнести; парик был готов и лежал в коробке, которую вручили слуге.