Александр Дюма - Исповедь маркизы

Леди Болингброк увезла ее под именем мисс Блек в Англию. Она держала у себя ребенка до шестилетнего возраста, выдавая за племянницу милорда. Затем девочка вернулась во Францию, и ее поместили в монастырь Богоматери в Сансе, настоятельницей которого была г-жа де Биллет, дочь маркизы от первого брака. Таким образом все устроилось как нельзя лучше. История, казалось, завершилась, однако, напротив, она только начиналась, и нам еще предстояло увидеть чудеса любви, пример которой эти молодые люди явили миру и на которую никто больше не был способен!

Увы! Бедная Аиссе при всей своей добродетели, несмотря на героические намерения, была самой чувствительной из женщин; она любила шевалье с невиданной в наше время страстью, уготованной, казалось, какой-нибудь Ориане или какому-нибудь Амадису. Она не только говорила молодому человеку о своей любви, но и проявляла слабость, доказывая ее на деле. Но до чего же Аиссе боялась г-жи де Ферриоль! Как она от нее таилась! Как решительно она лгала этой особе в глаза, когда та докучала ей из-за этой любви!

— Нет, сударыня, — говорила Аиссе, — нет, я вовсе не люблю шевалье; мне нравится его ум, меня привлекают его обходительность и любезность, но о другом не может быть и речи.

— Боже мой! Я не стала бы ставить вам это в вину: мы не властны над своим сердцем. Однако следует заранее понимать, что шевалье на вас не женится. Кто бы после этого на вас женился? Все мужчины убеждены, что вы были рабыней посла в полном смысле слова.

— К счастью, Бог знает, что это не так.

Эти сценки часто повторялись; впоследствии Аиссе мне об этом рассказала, а тогда она никому ничего не говорила. Госпожа де Ферриоль, щеголявшая своей связью со старым маршалом д’Юкселем, не решалась слишком сильно бранить Аиссе, однако она старалась властвовать над ее сердцем и сердцем шевалье вплоть до малейшего их вздоха, а влюбленные этого не желали; таким образом, столкнулись две разные воли.

Между тем в довершение всех бед в сердечные дела наших героев закрались беспокойство и ревность, не по отношению друг к другу, ибо свет не видывал столь нежной и гармоничной пары, а в лице могущественного владыки господина герцога Орлеанского.

Аиссе очень подружилась с г-жой де Парабер и, подобно всем, кто знал маркизу, питала к ней искреннее расположение. Госпожа де Парабер была добрая женщина, а ее любовные приключения нас не касались. Она была надежная, верная и преданная особа, которую можно было попросить о любой услуге; она старалась всем делать одолжения и постоянно о чем-нибудь хлопотала. Маркиза была готова отдать все своим друзьям; я видела однажды, как она заложила алмазы, так как у нее не было денег, чтобы вызволить из нужды свою родственницу, старую г-жу де ла Вьёвиль, любимую ею с детства.

Итак, Аиссе привязалась к г-же де Парабер и часто ее навещала. Как-то раз она встретила в доме маркизы господина регента, который, как и все, был поражен ее красотой; а коль скоро господин регент был поражен красотой женщины, это означало, что он ее желал.

Филипп Орлеанский бредил прекрасной гречанкой несколько дней, пока его приятели-распутники не сказали, что ему не следует лишать себя удовольствия и что эта девица не нуждается в особых церемониях, ибо, с тех пор как Аиссе созрела, она была любовницей посла г-на де Ферриоля, не считая д’Аржанталя и Пон-де-Веля, первыми, кто признался ей в любви, а также не считая двора и всего города.

Распалившись, негодяи утратили чувство меры: какая разница, несколькими дюжинами любовников больше или меньше!

— Мне прискорбно это слышать, — ответил регент (несмотря на его распутство, в нем от природы было немало порядочного, а все дурное проистекало от Дюбуа и сотрапезников), — ведь она кажется весьма целомудренной и непорочной.

— Ах, монсеньер, разве можно верить этим притворщицам?

В конце концов приятели убедили регента, что надо оставить всякую деликатность и устроить похищение бедной девушки.

Однажды, когда Аиссе ранним утром возвращалась из церкви, укрыв лицо под чепцом и в сопровождении лакея посла (лакея тоже похитили, чтобы он никому не рассказал об этой проделке), девушку увезли в закрытой карете в Пале-Рояль, следуя окольными путями, и высадили у подножия невысокого и, разумеется, неизвестного ей крыльца.

Аиссе не выносила шума и огласки. Однако она была застигнута врасплох и стала звать на помощь. Кто-то из прохожих, один-два человека, попытались вмешаться, но их прогнали. Когда девушка, невзирая на все усилия, оказалась в ловушке, она умолкла, перестала сопротивляться и попыталась собраться с духом. С ней ехали двое мужчин, закутанных в плащи, в шляпах, надвинутых на глаза. Один из них стал успокаивать Аиссе, сказав, что ей не причинят зла.

— Значит, я узница, арестованная за государственное преступление? — спросила она.

— Узница государства любви, и мы очень надеемся, что вам понравится темница, когда вы увидите тюремщика.

Аиссе замолчала; пошарив в кармане, девушка убедилась, что маленький кинжал, с которым она никогда нс расставалась по обычаю своего народа, на месте. Пленница поняла, что крики и сопротивление не помогут, и что ей лишь остается быть готовой постоять за себя в решающую минуту.

Она расположилась в глубине кареты и стала ждать.

Наконец, пленницу попросили выйти; затем она поднялась на то самое невысокое крыльцо, на котором ежедневно оступалась добродетель; Аиссе уверенно поднялась по ступенькам и, следуя за своим провожатым, прошла в восхитительный кабинет, где ее оставили одну на срок, достаточно долгий для того, чтобы она успела полюбоваться окружающей красотой. Повсюду виднелись роскошные картины, зеркала, гардины, мягкие ковры и удобные кресла, а на туалетном столике было разложено множество золотых предметов и различных драгоценностей.

И тут в комнату вошла хорошенькая субретка; она сделала очень почтительный реверанс и сказала:

— Мадемуазель, вы у себя дома, и я к вашим услугам; что изволите приказать? Выбор — за вами.

Горничная открыла поочередно четыре зеркальные двери и широким жестом показала Аиссе одновременно:

спальню, достойную Венеры;

купальню, где была приготовлена необычайно душистая ванна с чистейшей водой;

стол, заставленный яствами, способными возбудить аппетит даже у покойника;

туалетную комнату, где было все, чтобы очаровать самую кокетливую и требовательную из женщин.

Аиссе окинула это своим прекрасным взглядом, невинным и безучастным, что было присуще ему всегда, если только он не был обращен на шевалье.

— Очень красиво, — с полнейшим спокойствием произнесла она, — но меня ждут дома, и вы оказали бы мне большую услугу, если бы позвали мою карету.