Александр Дюма - Исповедь маркизы

Какую же боль я испытал, когда остался один и смог осознать, насколько велика моя утрата! Я возненавидел все, что меня окружало; эти вещи, собранные с такой радостью, эти свежие, еще не успевшие завять цветы, это начатое письмо теперь казались сущими упреками и даже угрызениями совести. Если бы не я со своей роковой любовью, на бедную девушку не посыпались бы новые несчастья; теперь ее ждали еще более гнусные издевательства, и я не мог с этим смириться.

Получив позволение не показываться в обществе, я взял шляпу и отправился за город; я избегал тех мест, где уже не было моей возлюбленной, тех мест, которые были свидетелями стольких радостей и стольких обманутых надежд. Я решил не возвращаться домой даже вечером. Бог тому свидетель: я бродил по окрестностям, не имея намерения искать подругу; мне было неизвестно, куда ее увезли, и с моей стороны было бы глупо и безрассудно стремиться снова с ней встретиться.

Утром, чуть свет — я ночевал на какой-то ферме, где меня приютили за то, что я был приятным на вид малым, — итак, утром, после легкого и скромного завтрака я двинулся в обратный путь.

Я шел вдоль цветущего луга, поросшего густой травой и усеянного маргаритками; вдоль дороги вился какой-то ручеек, журчавший слева от меня. Я был один и уже не сдерживал слез: мое сердце, наполненное множеством разноречивых чувств, любило слишком сильно вследствие моей неопытности и чересчур буйной фантазии. Это напоминает речи Маскариля, но я должен точно передать, что тогда испытывал, а мои впечатления были не лишены выспренности — такое случается с молодыми поэтами.

Внезапно звук человеческого голоса заставил меня вздрогнуть; я поднял голову и увидел на другом берегу ручья хорошенькую крестьянку, которая сидела и пасла овец; она разговаривала с собакой, глядя в мою сторону, и говорила обо мне; поэтому я понял ее уловку.

«Ступай, милый Фидель, ступай к этому молодому господину, который плачет; спроси, что ему надобно, и не можем ли мы чем-нибудь помочь его горю; спроси, не желает ли он у нас отдохнуть; он тебе не откажет, мой славный песик, ведь у тебя такие красивые умные глазки».

Как вы понимаете, крестьянка не употребляла подобных слов, но говорила примерно это. Я остановился и в свою очередь посмотрел на нее; собака уже перебежала через ручей и вертелась рядом, всячески ко мне ласкаясь.

«Ответьте Фиделю, молодой господин, — продолжала славная девушка, — и не отвергайте нашей помощи; когда я вижу плачущего человека, у меня невольно возникает желание его утешить».

Эти слова были произнесены по-голландски; я понимал этот язык, но не мог на нем говорить. Призвав на помощь все свои познания в грамматике, я попытался втолковать крестьянке, что я чужестранец, оплакивающий свою любимую, и что мне ничего не нужно, а затем поблагодарил ее за сочувствие. Девушка выслушала меня серьезно, без смеха; узнав, что я горевал из-за любви, она предложила мне перейти через ручей и сесть рядом с ней.

Я не стал упрямиться, и Фидель последовал за мной. Славная девушка принялась меня расспрашивать и выслушивала мои ответы, ласково меня утешая; словом, я просидел там до вечера, то беседуя, то предаваясь раздумьям.

Пришло время загонять стадо. Пастушка предложила проводить ее, заверив, что у нее дома мне окажут хороший прием; при желании я мог бы даже сходить в замок, где живут французы, укрывшиеся там после отмены Нантского эдикта; они были бы рады увидеть своего соотечественника.

Я не подозревал, куда меня забросила судьба; когда же я услышал упоминание о замке, меня осенила догадка. Я встречал этих протестантов у госпожи Дюнуайе, друзьями которой они были; она часто ездила в эту деревню и, возможно, именно сюда привезли мою возлюбленную. В связи с этим мне следовало соблюдать особую осторожность. Я согласился, как бы поддавшись на уговоры, а затем снова начал расспрашивать девушку, но уже о другом.

Пастушка ни о чем таком не знала, если даже в замке что-то и произошло: она почти не была дома со вчерашнего дня; однако я убедился, что девушка хочет мне помочь, и последовал за ней, стараясь вызвать к себе как можно больше сочувствия.

Мы пришли домой, когда стемнело. Все уже собирались ужинать. Пастушка представила меня своему отцу, здешнему фермеру; он встретил меня радушно, пригласил к столу и больше ни о чем не спрашивал.

Во Франции люди более недоверчивы.

Я был голоден, несмотря на то что страдал: молодость всегда берет свое. Я разделил с крестьянами трапезу. Мое присутствие нисколько их не смущало, ибо я казался человеком простого звания и был печальным и молчаливым. Четверть часа спустя они уже забыли, что я был рядом с ними, и начали говорить о своих господах, следуя извечному обыкновению холопов.

«Да, — говорила фермерша, — эта бедная молодая барышня очень больна; все в замке о ней пекутся, но она постоянно плачет».

«Ты ее видела?»

«Конечно; я видела, когда ее привезли вчера утром; она очень кроткая и очень красивая».

Мое сердце забилось; у меня почти не осталось сомнений: это могла быть только она. Я стал слушать еще внимательнее.

«Мать девушки здесь?»

«Нет, только ее сестра и старая гувернантка; мать вернулась в Гаагу, чтобы проучить кавалера. Лучше бы она их поженила, ведь рано или поздно они снова встретятся и в ее глазах станут вдвойне виновны, так как снова пойдут против ее воли».

«А ну-ка замолчи и попридержи язык в присутствии дочери!»

«Дорогой, если моя дочь полюбит, никто не станет ей перечить, поэтому она и не подумает нас ослушаться».

«Бедная барышня! — вздохнула моя подруга Грошен. — Я схожу ее навестить».

Мне хотелось расцеловать девушку за такие слова. Я ожидал с нетерпением конца ужина. Как только все встали из-за стола, я увел Грошен в сад и попытался объяснить ей, что произошло. Пастушка внимательно слушала, не спуская с меня своих умных глаз.

«Это ваша подруга! — вскричала она. — Та, о которой вы проливали слезы на тропинке, когда я вас встретила? О! Я побегу к ней в два раза быстрее и скажу, что вы здесь; не стоит отчаиваться, раз вы ее так любите».

С этой минуты мы понимали друг друга с полуслова. Я вырвал из записной книжки листок и черкнул несколько слов, а Грошен взялась передать записку, после чего я воспрянул духом; мне удалось отыскать свою подругу таким чудом, что отныне, как мне казалось, было невозможно снова ее потерять.

Письмо было передано, и сообразительная вестница принесла мне ответ, в котором воздавалась хвала Господу. Моя прекрасная подруга готова была выдержать что угодно, зная, что я рядом и что мы можем переписываться. Она обещала постоянно ждать моих писем и сообщать мне о том, что будет происходить, призывала меня вернуться в город, чтобы не навлекать на себя подозрений, и заверяла, что у нее достанет мужества, если мы захотим вернуться к нашим прежним планам.