Юдифь Готье - Завоевание рая

Таким образом французы дошли до артиллерии черных, которая вскоре замолчала; они бросились вперед.

Отряды войск отступали перед шпагой героя Женжи. Они рассеивались и бежали. Но другие сменяли их: набобы и раджи, верные Насер-Сингу, являлись последовательно на место действия; и беглецы, построившись вновь в арьергарды, возвращались. Однако ничто не заставило дрогнуть неустрашимую колонну, которая медленно, но верно овладевала местностью, противопоставляя невозмутимое спокойствие и полную дисциплину беспорядочному натиску мусульман.

Так уже более трех часов длилась ожесточенная борьба; наконец французы достигли победоносно центра лагеря.

Солдаты остановились передохнуть, утомленные, но полные радости, что им удалось справиться с такой сильной армией. Они отирали лбы, на которых пот мешался с пудрой, как вдруг заметили сквозь разорванные линии индусов отряд всадников и пехоты, который приближался в боевом порядке, под звуки цимбал и барабанов, и которому не было конца.

Послышались унылые восклицания. Как! Неужели нужно было победить еще и эту армию? Молодцы так много стреляли, что ружья жгли им пальцы, не говоря уже о том, что руки устали нести оружие.

Но вот у де ла Туша вырвался радостный крик и, указывая шпагой на слона, в центре новой армии, который возвышался над всадниками, он вскричал:

— Радуйтесь, ребята! Это ваши союзники. Разве вы не видите французское знамя в руках черного воина, что сидит на спине этого слона?

Раздались восторженные крики — и французы с новыми силами бросились навстречу своему знамени.

Между тем Насер-Синг сидел в своей палатке, далеко от поля сражения, окруженный стражей и визирями своего двора, и принимал посланцев, которые ежеминутно простирались на пороге, отдавая отчет в битве. Но они скрывали правду из страха к царю и пересыпали свою речь бесконечными похвалами Божественной Тени.

— Пусть поспешат уничтожить горсточку этих пьяниц, и чтобы о них больше не было речи! — повторял субоб.

Между тем известие об истреблении их не приходило. Несмотря на страх, посланцы должны были признаться, что победа заставляла себя ждать и что французы так же живучи, как и акула-людоед, сердце которой, будучи вырвано, бьется в течение трех дней. Но они говорили, что французы будут скоро раздавлены, истолчены в порошок и выпиты, как несколько капель воды, лучезарным царским величеством.

Вдруг вошел умара, покрытый пылью, крича, что субоб в опасности: армия постыдно бежала, и победители находятся всего в нескольких саженях.

Насер привскочил с бешеным рычаньем.

— Что же делают вассальные принцы? — вскричал он.

— Войска набобов канульского, кадапского и других еще не выступали до сих пор, — сказал умара.

— Ах, негодные! — заревел король, скрежеща зубами. — Я велю с них с живых содрать кожу, посадить на кол и истереть жерновами. Пусть мне подадут моего слона и сейчас же принесут голову Музафер-Синга. Я брошу ее, вместо бомбы, этим дерзким французам; так как они дерутся из-за нее, то пусть же получат то, чего желают.

Он сел на своего слона и, окруженный стражей, бросился на вассальные войска. Он встретился с армией набоба кадапского, который предводительствовал сам.

— А, так вот ты, недостойный трус! — закричал он ему. — Так-то ты мне служишь: ты не осмеливаешься защитить знамя Могола и мое против таких презренных врагов!

— У меня только один враг — это ты, опьяненный кровью боров! — ответил набоб. — Нужно быть Насер-Сингом, чтобы думать, что преданность сына можно заслужить, уморив его отца побоями. Я поклялся убить тебя! Твое царство кончено, пьяный кровопийца!

— Стража, ко мне! — закричал субоб. — Разделайтесь с ним, привяжите к моему слону, чтобы он мог раздавить его шею ногами!

— Пуля долетит скорее, чем твои люди, — сказал набоб с оскорбительным смехом.

И с высоты своего слона он стал целиться, уперев в плечо карабин, выложенный слоновой костью и украшенный золотыми разводами. Он выстрелил и попал субобу прямо в сердце.

Насер захрипел, секунду оставался неподвижным, потом зашатался с открытым ртом и блуждающим взором; наконец темная масса его туловища, в пурпурных и золотых одеждах, согнулась и покатилась вниз со слона.

Его стража, пораженная ужасом, слабо пыталась отомстить за него. Набоб приказал отрубить голову побежденному.

Затем он побежал освободить Музафера, которого торжественно провозгласил субобом Декана и поднес ему еще трепещущую голову его дяди как залог власти, которую с этих пор никто не будет оспаривать.

Прежде всего Музафер возблагодарил Аллаха, повелителя судеб, обнял набоба, потом приказал насадить голову Насер-Синга на шест.

Теперь он занял место на великолепно убранном слоне, с которого скатился в прах его враг; и его повели через всю армию в сопровождении кровавого трофея.

Его приветствовали со всех сторон. На его пути бросали оружие, потрясали знаменами; и субоб, восстановленный в своем достоинстве, под тенью царского зонтика, который раскрыли над его головой, принимал с невозмутимым видом все эти почести.

Бюсси поехал навстречу царю, чтобы поздравить его. Вдруг среди индусской армии водворилась полная тишина, и все выстроились в две шеренги на пути молодого француза. Все толкались, приподнимались, чтобы увидеть победителя Женжи, почти сказочного героя, о котором столько говорили.

Он был очень бледен, ранен, едва держался в седле, но так величествен в своем темном мундире, с гордой и важной осанкой, с блеском лихорадочной битвы, который еще сохранился в его глазах, что в толпе пробежал восторженный шепот. И царь, охваченный внезапным волнением, сошел со своего слона и бросился к ногам представителя Франции.

— Ах! — вскричал он со слезами на глазах. — Тебе одному я обязан всем; я этого никогда не забуду, клянусь тебе!

В Пондишери большой праздник. Музафер, по внушению Бюсси, пожелал, чтобы торжество его коронования происходило во французском городе. И Дюплэ приложил все свое старание, чтобы сделать достопамятным великолепие этого дня.

С утра с высот крепости гремели пушки; с рейда им отвечали разукрашенные флагами корабли. Церковные колокола весело перезванивали; везде служили молебны; а с высоты минаретов муэдзин звонким голосом выкрикивал на все четыре стороны эззам, призывающий к молитве.

Все население города и окрестных деревень с раннего утра запрудило улицы; богатый и бедный — каждый старался явиться в своем лучшем наряде.

Войска Амбура и Женжи стояли шпалерами на всем протяжении царского шествия, оставив свободный проход посредине; об их непоколебимые ряды разбивалась шумная и блестящая толпа любопытных.