Юдифь Готье - Завоевание рая

На небе блестела первая четверть луны; и в этот вечер проклинали великолепную прозрачность индусских ночей. Светлая синева, изрезанная угловатыми и ясными тенями, все время рассекалась красными и желтыми искрами; дым вспыхивал и серебрился, клубясь, а летевшие сверху ядра казались кометами и метеорами.

— Когда луна скроется, — говорил Бюсси, — мы пойдем на приступ; темнота не только будет нам покровительствовать, но и предохранит нас от головокружения.

Он разделил своих солдат на три отряда.

— Одним будет командовать Кержан: он возьмет западную возвышенность, — сказал он. — Пюйморэн отправится со вторым и нападет на восточную. Я же оставляю себе самый лакомый кусочек — северную гору.

Французы ждали, не переставая стрелять; и это ожидание вызывало в них сильное нетерпение, как бы лихорадочную жажду действия.

Наконец луна коснулась края горизонта и, потеряв свой металлический блеск, стала оранжевого цвета.

— В путь, ребята! — вскричал Бюсси. — Я хочу, чтобы первый солнечный луч ласкал французское знамя на вершине трех крепостей.

Солдаты разделились и выступили беглым шагом, со штыками наперевес. Индусы бежали перед этими острыми лезвиями. Бюсси, не потеряв ни одного человека, достиг северной горы, самой неприступной из всех.

Сейчас же приставили лестницы и пустили в ход крюки и веревки с узлами. Французы принялись карабкаться с таким неистовством, что, казалось, сломили бы всякие препятствия своим пылом. Ловкие, как кошки, матросы бросились первые. Жан-Мари даже находил восхождение легким.

— Мачта корабля во время циклона — совсем другое дело, — говорил он. — Гора по крайней мере спокойно стоит, и вода не падает тебе на голову, и дождь не хлещет тебе в лицо острыми иголками благодаря ветру.

Один за другим редуты были взяты. Подымались все выше и выше с возраставшим рвением. Темнота скрывала трудности приступа, и их как будто не существовало. Огонь, направленный на осаждающих, причинял им мало вреда; и солдат забавляло считать, сколько укреплений им приходилось взять; число их казалось бесконечным.

Они работали со сказочной легкостью; и в самом деле, казалось, что все это происходило во сне. Они никогда не могли дать себе ясного отчета, как они действовали и какими путями добирались. И когда на рассвете они посмотрели с вершины крепости, которой овладели при помощи петард, на свою работу, они побледнели от изумления и смотрели друг на друга, сомневаясь, не приснилось ли им все это.

Бюсси укрепил французское знамя на самой высокой башне, между двух расселин, потом, нагнувшись и заслонив глаза рукой, искал взором другие возвышенности, еще скрытые в тумане наступающего дня.

На верхушке восточной крепости появилось знамя, потом оно взвилось и на западной вершине, залитое розовым светом первых лучей.

— Победа! — вскричал молодой начальник, потрясая шпагой, сверкавшей на солнце.

Армия д’Отэйля отвечала ему из равнины радостными криками, барабанным боем и трубными звуками.

Насер-Синг велел обезглавить первого, возвестившего, что Женжи, неприступная Женжи, была взята в несколько часов двумястами пятьюдесятью французами. «Подобная ложь, — сказал он, — есть оскорбление королевского величества». И в то время, как под ударом топора скатилась голова вестника, он отправился в свой зенанах, чтобы оценить красоту трех черкешенок, купленных для него за громадные деньги.

Однако пришлось все-таки поверить известию, когда его подтвердили, один за другим, все набобы, атабек и умары. Женжи была взята! Невозможное совершилось.

Индия оцепенела от удивления, французов считали непобедимыми, и имя Бюсси гремело, окруженное ужасом и блеском.

Пришло также известие, что победители не теряли времени на торжества и уже выступили против Арката.

— Так они хотят на меня напасть? — вскричал субоб. — Этого не может быть, так как между мной и губернатором Пондишери завязались сношения.

— Да, Владыка Мира, — сказал атабек смиренно. — Но ты осмеял его посланных и со дня на день откладывал ответ; губернатор, конечно, рассердился.

Тотчас был отдан приказ созвать войско, собрать вассалов, которые удалились со своими отрядами и еще не все вернулись; тем не менее, вскоре трехсоттысячная армия была готова выступить в поход.

Утром того дня, когда она должна была двинуться, в тюрьму Музафера вошел палач. Свергнутый субоб был прикован цепью из массивного золота. Он дремал на куче циновок и вскочил, думая, что пришли казнить его. Но палач опустился на колени на каменные плиты и коснулся их своим лбом.

— Прости твоего смиренного раба, — сказал он. — Ему приказано посадить тебя на слона и поставить в середине армии, чтобы лишить тебя жизни по первому знаку государя, как только враг одержит победу.

— Да будет Аллах милосерден! — сказал Музафер. — Возьми это кольцо: это все, что мне оставили. Сандаловое дерево изливает свой аромат на топор, который рубит его; так и я прощаю безответное орудие.

И он снял с пальца кольцо с рубином, который блестел, подобно капле крови.

Невольник взял его со слезами и поцеловал, как святыню; но вслед за ним вошли незаметно два воина в шлемах с опущенными забралами. Один из них бросился на раба и приставил ему кинжал к горлу.

— Если тебе дорога жизнь, скверное существо, — сказал он ему, — поклянись нам, что ты не исполнишь гнусного приказания субоба и скорее будешь защищать своего пленника.

— Клянусь с радостью! — сказал невольник; в угрозах не было надобности.

— Хорошо; отойди и наблюдай, чтобы никто не вошел.

Воины подняли свои золоченые забрала, который скользнули на лоб, по желобкам, под шлем и открыли их лица. Это были набобы канульский и кадапский.

Они пришли известить Музафера-Синга о заговоре, составленном в его пользу, и предложить ему свои условия перед его выполнением.

Они предъявили такие большие требования, что, слушая их, низверженный субоб кусал губы и опускал голову. Однако он обещал все, чего они хотели, призывая Аллаха в свидетели, что те, которые помогают его избавлению, не будут иметь повода жаловаться.

Палач подал знак, что пора разойтись. Раздались звуки королевских литавр, означавшие, что армия двинулась в поход; и он должен был вести своего пленника к Насер-Сингу, согласно данному ему приказанию.

Это была великолепная сумятица, блестящее скопище людей и лошадей, торопливо, в величайшем беспорядке спешивших выйти из стен, чтобы присоединиться к главному корпусу армии.

Слоны, оседланные для битвы, казались сказочными чудовищами. Они были покрыты роговой броней, спускавшейся до колен и придававшей им вид огромных черепах. На морде у них было железное забрало с отверстиями для глаз, с большими медными гвоздями и острием посреди лба. Стальные чехлы с острыми концами удлиняли их клыки; на голове у них была надета металлическая многоугольная шапочка, а хобот и спина были покрыты чешуйчатой броней, с выдающейся зубчатой пластинкой посредине.