Юдифь Готье - Завоевание рая

— А вот как Насер-Синг поступает с теми, которые выигрывают ему битвы! — воскликнул Бабар, срывая повязку с лица, скрывавшую его отрезанный нос; и его лицо предстало во всем своем страшном безобразии.

Крик ужаса пронесся по зале.

Но вошли важные лица и отвлекли всеобщее внимание. Все кланялись им с почтением. Это были самые могущественные вассалы Насер-Синга, его союзники — набоб кадапский и набоб канульский.

— Шанда-Саиб пришел? — спросили они.

— Здесь! — отвечал Шанда-Саиб, входивший вслед за ними.

— Придет ли французский начальник?

— Через несколько минут он будет с нами. Двое моих умаров побежали к нему навстречу и приведут его сюда.

— Значит, французы не покидают Музафер-Синга, несмотря на его ошибки и его безумную сдачу похитителю престола?

— Напротив, они остались ему верны и хотят его спасти, — сказал Шанда-Саиб. — И я должен вам сообщить радостную весть, что они уже одержали блистательную и почти невероятную победу над Магометом-Али, вторым сыном Аллаха-Верди, который оспаривает у меня теперь аркатское набобство.

Его забросали вопросами, и он рассказал про битву. Каких-нибудь триста французов, окопавшихся в пагоде Тиравади, превращенной в крепость, подверглись нападению армии Магомета-Али, подкрепленной двадцатью тысячами войска, присланного Насер-Сингом, и поддерживаемой англичанами; всего их было более восьмидесяти тысяч человек. Вся эта масса была отброшена с большим уроном. Затем на лагерь спустилась ночь; войско было разбито наголову, и Магомет бежал, полуодетый, крича: «Я погиб!» Он бежал, не переводя духа, с остатками своей армии и укрылся в неприступной крепости Женжи.

— Субоб знает эту новость и проводит время на охоте и в попойках! — вскричал набоб канульский.

— Он поддерживает тайную переписку с губернатором Пондишери, и это его успокаивает, — сказал один умара.

— Это-то нас и тревожит, — прибавил набоб кадапский.

— Французский вождь объяснит причины, которые заставляют великого Дюплэ поступать таким образом, — сказал Шанда-Саиб, прислушиваясь. — Кто-то идет: это он.

В дверях показался человек; он был закутан в темный плащ, из-под которого с одной стороны торчал кончик шпаги; на голове у него была треуголка, обшитая золотым галуном, которая, в глазах туземцев, имела больше значения, нежели корона. Он снял шляпу: это был маркиз де Бюсси. Шанда-Саиб бросился к нему с радостным восклицанием и сжал ему руки; но молодой человек сохранял серьезный и строгий вид.

— Да ниспошлет тебе Аллах свои милости! — сказал мусульманин. — И да позволит тебе сообщить нам счастливые вести о дорогом господине Дюплэ-Багадуре.

— Дюплэ очень недоволен, — сказал маркиз. — Он сомневается в союзниках, которые, не слушая самых мудрых советов, вырвали у него из рук победу. Дюплэ спрашивает себя, должен ли он продолжать оказывать им свое покровительство и рисковать жизнью своих солдат за принцев, которые не умеют удерживать свои завоевания.

— Не говори таких жестоких слов! — вскричал Шанда-Саиб. — Ты хорошо знаешь, что не я командовал карнатикской армией и что я умолял Музафера не уступать в минуту безумия и отчаяния, лучше бежать, нежели сдаться со всеми войсками своему смертельному врагу. И ты видишь, что я сумел сохранить свою свободу в этом несчастном деле, где вновь потерял власть, которую вы мне завоевали.

— Да, я знаю твою храбрость и верность; доказательством, что мы тебя не покидаем, служит поражение, нанесенное нами Магомету-Али.

— Значит, вы покидаете Музафера? — вскричал набоб кадапский. — Ведь Дюплэ посылает Насер-Сингу послов и подарки.

— Мы не покидаем наших друзей в опасности, хотя бы они попали в нее, благодаря собственной ошибке, — гордо сказал Бюсси. — Ведь поведение Дюплэ должно было вам это доказать. Вы должны, однако, удивляться, что Музафер, попав в плен к дяде, у которого он оспаривает трон, еще жив. Ну, так это оттого, что переговоры, угрозы и обещания удерживают топор, висящий над головой законного субоба.

— Нужно скорее действовать, — сказал Шанда-Саиб. — Ведь этот топор может обрушиться с минуты на минуту по капризу пьяного человека и уничтожить наши надежды со смертью нашего вождя.

— Заговор силен, — сказал набоб канульский. — В следующей битве войска Кадапа и Канула обратятся против своих союзников; находящиеся здесь умары увлекут своих людей по данному знаку. Этот знак — французское знамя, поднятое на одном из боевых слонов. Я просил его у Дюплэ, это знамя: почему он не присылает его?

— Я его принес, — сказал Бюсси, вынимая из-под плаща и развертывая кусок белого муара. На нем был изображен золотой лик, окруженный сиянием, а над ним красовался французский девиз. — Но кто мне поручится, — прибавил он, — что вы будете верны ему?

— Наша ненависть! — сказал один из набобов.

— Тот, кому мы изменяем, грозил мне, когда я потребовал у него справедливого вознаграждения за мои труды, отнять у меня мои титулы, мое имущество и мою власть и пустить меня по миру.

— Со мной он поступил хуже! — вскричал набоб кадапский. — Он велел бить палками моего престарелого отца, чтобы заставить его силой открыть мнимые сокровища. Его оставили мертвым на месте. Я отомщу за моего отца и прошу милости застрелить его убийцу.

Бюсси дал знамя набобу кадапскому.

— Ваши войска составляют едва одну шестую часть армии, — сказал молодой француз после минутного размышления. — А до вашей измены необходимо выдержать кровавую битву; но сначала нужно покончить с Магометом-Али, чтобы иметь важную точку опоры; для этого нужно взять Женжи.

— Взять Женжи! — воскликнули со всех сторон, как будто он сказал: взять луну.

— Это — мое дело, — холодно сказал Бюсси.

— Взять Женжи невозможно; самое большое, что можно сделать, это блокировать крепость; в ней запасов больше, чем на год; вас всех до последнего раздавят под ее стенами.

— Женжи не только нельзя взять, но она неприступна, — прибавил Шанда-Саиб. — Сами львы не могут проникнуть в гнездо орла; а если вы потерпите неудачу, то это будет огромное несчастье!

— Разве мы испытывали неудачи? — сказал маркиз, бросая надменный взгляд на говоривших. — Французы одни пойдут на этот приступ; и нечего бояться, что они потратят время на отыскивание сокровищ.

— Не нападай на меня за мои прошлые ошибки! — сказал Шанда-Саиб, опуская голову.

Бюсси протянул руку к знамени:

— Поклянитесь мне, — сказал он, — что эта эмблема Франции будет видеть только победы и что вы сожжете ее, если ей будет грозить опасность попасть в руки врагов.

— Клянусь прахом моих убитых родственников, хранящимся в этой гробнице, — сказал Шанда-Саиб.

Набоб канульский простер руку над Кораном, лежавшим в нише под золотой лампадой.