Йунус Дидар - Реки счастья

— Фенрир. Это тот гигантский белый песчаный червь, за которым гоняется Ахав? — спросил Поэт.

— Значит, вы видели Капитана. Да это тот самый червь. Они уже однажды встречались. Ахав ехал по пустыне на слоне, которого проглотил, внезапно появившийся Фенрир. Капитана отбросило в сторону. Это и спасло ему жизнь. Жгучая отчаянная ярость овладела Ахавом, когда он выбрался из песчаного вихря, среди растерзанных трупов его спутников. Тогда он выхватил нож и бросился на Червя. Фенрир, уходя на глубину, молниеносным движением оставил Капитана без ноги. Стоит ли удивляться, что им овладела безумная жажда мести? Но я думаю, не только за потерянную ногу хочет отомстить Ахав. Для него Фенрир — воплощение зла, отнимающего у нас тех, кто нам дорог, и то, что нам дорого, это вообще всё зло, существующее в мире. Червь для него — светлая неуловимая сила, всё поглощающая без пощады, ведомая лишь слепой злобой. Тебе никогда не казалось, что что-то с этим миром не так? Хотелось бы жить в земном раю, но вместо этого имеется в наличие лишь юдоль страданий и бедствий. А кто в этом виноват? Люди? Чаще всего люди, но не всегда. Так, кто тогда, когда не люди? Ты не знаешь. И страдаешь от этого. Ахав знает и может бороться.

— Не является ли Сурт для Алау-султана тем же, чем для Ахава Фенрир?

— Возможно.

— Но откуда он взялся, и кто такой?

— Откуда взялся? Одни легенды говорят, что он порождён Суртом, другие — что явился с луны. Одни называют его Фенрир. Другие Айлуир. Так звали Червя Алаухан и его войны, правда, они представляли его в образе белого волка. Смерть и забвенье приносит он, появляясь из недр пустыни. Величественный белый покров опускается на всё вокруг человека, долго странствовавшего под ослепляющим солнцем. Тот же покров приносит Белый Червь. Повелителем песков зовут его. В пустыне кажется, что он таится под каждой дюной. Его считают не только вездесущим, но и бессмертным, поскольку бессмертие — это всего лишь вездесущность во времени.

— Так он ещё и повелитель времени?

— Если не само время, скользящее среди песков и поглощающее царства. Оно начинает с мелочей, с забытых песен минувших золотых вечеров, и превращается в чудовищного червя, способного пожирать целые города с многовековой историей. Не остаётся ни шелеста листьев, ни журчания воды, ни воспоминаний, ни книг, ни песен, хранящих эти воспоминания. Всё скрывают пески. Скрывают множество корон и славу их владельцев. Там, в глубине, навсегда погребены повести о деяниях владык Линалара. Пустыня уничтожила следы многих столетий.

— Смотрите, там, вдали, три горы! Какие-то они уж слишком ровные!

— Это Великие Пирамиды Харлина, гробницы древних царей. Города вокруг засыпаны песком. Но ближе к реке мы сможем найти какие-нибудь руины. Там вы отдохнёте несколько часов, а потом мы продолжим путь. До Тральфамадора надо добраться, пока жажда не убила вас, приговорив меня тем самым к дальнейшим странствиям по пустыне. Ничего не имею против этого занятия, но за несколько тысячелетий немного приедается, мягко говоря.

У самого русла высохшей реки действительно удалось отыскать какие-то древние руины. Крыши не было, но от солнца можно было укрыться в тени огромных колонн. Маннелиг сказал, что когда-то эти развалены были прекрасным храмом, который однажды поджёг какой-то гад. Когда его поймали и спросили, зачем он это сделал, поджигатель ответил, что хотел прославиться. Тогда его имя решили забыть, но, как назло, запомнили и помнили долго. Казалось, что подлец своего добился, но так только казалось. Помнили, помнили, а потом всё равно забыли. Восстанавливать храм сначала было не на что, а потом некому. Вот и остались лишь груды обломков былых изваяний, среди которых отряд отдохнул несколько часов. Поэту так и не удалось заснуть, но стоило ему сесть на верблюда, и сновидения завладели им.

Открыв глаза, Поэт увидел верблюда, на котором сидел, и оранжевую мглу. С трудом удалось немного поднять голову. Он заметил другого верблюда, успевшего стать восьминогим. Откуда взялось ещё четыре ноги? Думать не хотелось. На верблюде сидел Стил, а на его плече восседал ворон, гордый ворон старых дней. Поэт попытался вспомнить, как зовут птицу. Толи Хугин, толи Мунин. Вокруг было тихо. Ветер — больше ничего. Пустыня отнимает жизнь. Даже если она тебя не убивает, ты идёшь среди дюн, и от минувших дней остаются только воспоминания, а потом даже воспоминаний не остаётся. Кому поклонялись вон в том заброшенном храме? Даже имени бога не сохранилось. От жизни остаётся лишь пепел и рассказ, но многие рассказы поглотило безмолвие пустыни. Всю жизнь идём к Источнику Счастья по бесплодной земле. Приходим из мглы и уходим во мглу. И следа не останется на раскалённом песке, когда мы пройдём, как другие прежде прошли. Ветер за нами придёт, заметая следы. «Когда же закончится этот ад?» — заговорил сам с собой Поэт. И, взмахнув крылом лениво, молвил ворон: «Никогда».

— Солнце отвесно. Не даёт мёртвое дерево тени. Тот, кто был жив, ныне мёртв. Мы, что были живы, теперь умираем. Здесь нет воды. Лишь камни. Камни и нет воды, и в песках нет воды. А была бы вода, мы бы встали, припали бы к ней. Но ни встать, ни помыслить среди голых камней. А была бы вода, а не камни. Пусть камни, но и вода.

Ворон каркнул: «Никогда».

— Не только камни, но и вода.

Каркнул ворон: «Никогда».

— Вода!!! Вода!!! — услышав эти крики, Поэт вздрогнул.

Кричали пираты. Восьминогий верблюд снова стал четырёхногим. Ворон сидел на плече Стила и молчал.

— Вода!!! Вода!!! — снова закричали пираты, когда путники добрались до колодца, из которого высунулась голова и спросила:

— Где?

Киса молча указал на колодец.

— А это, — произнесла голова, — не, воды там нету.

— А что ты делаешь?

— Ящерицу ищу. Столько гнался, а она, тварь такая, рухнула прямо в колодец. Доставай её теперь оттуда. А всё почему? Всё потому, что главному захотелось чего-нибудь мерзкого пожевать. Я ему говорю: «А курочка, курочка вам чем не еда?» А оленина? А кролик? Ах какой у нас кролик! Вот я и говорю: «Кушайте себе на здоровье». А он говорит: «Всё это конечно хорошо, но иногда, сам понимаешь, хочется чего-нибудь омерзительного пожевать». А я не понимаю! Скиньте меня в этот колодец вниз головой, если я понимаю. «Иди», — говорит, — ящерку раздобудь. Вот и гоняйся за этой проклятой ящеркой. Сидел бы сейчас под пальмой и попивал бы что-нибудь холодненькое.

— А где сидел бы? — вкрадчиво поинтересовался Ингви.

— На Тральфамадоре, естественно.

— А вода на этом Тральфамадоре имеется?

— Струями течёт. Какие там фонтаны! Но зачем вам вода? Там прекрасные вина, полно прохладительных напитков.

— Начнём с воды, — ответил Ингви.