Михаил Щукин - Каторжная воля

– Да зряшное это дело, все равно что иголку искать. Конь у нее точно есть, за это время к черту на кулички можно ускакать.

– Лихая баба, как она киркой-то… Как яичко голова раскололась!

– Слушай, может, повернем? Чего зря мотаться, да и время к вечеру, а в потемках на выстрел налететь – раз плюнуть.

– Вот баба! Оторви да брось! Верно говоришь – давай поворачивать. Завтра видно будет.

Два всадника остановились на краю полянки, развернулись, и голоса их, удаляясь, снова зазвучали глухо и неразборчиво. Скоро стихли совсем. Родыгин обернулся к Федору, спросил:

– Далеко еще до деревни?

– Рядом, версты три.

– А можно с другого края зайти, чтобы не пересечься с этими… Кто они?

– Да все те же, емельяновские. Я, правда, толком разглядеть не успел, а по голосам не знаю.

– Какую бабу они ищут?

В ответ Федор пожал плечами – откуда мне знать? Он и представить даже себе не мог, что ищут Настю. Первым тронул своего коня и круто взял в сторону. Ехали молча, осторожно, чутко прислушиваясь – не раздастся ли тревожный звук? Но стояла вокруг тишина, нарушаемая лишь птичьими голосами да редкими похрустываниями сухих веток под конскими копытами. Солнце между тем катилось к закату, и на прогалинах вытягивались длинные тени деревьев, переплетались между собой, и становилось сумрачно. Пересекли кедровник, смешанный с ельником, миновали луг с высоким густым разнотравьем и выбрались к подошве высокой горы, усыпанной мелким камнем.

– Добрались. – Федор спрыгнул с седла и огляделся. – Гору сейчас обогнем, а там и деревня, как на ладошке. Думаю, коней здесь надо оставить, пешком по осыпи быстрей дойдем. Ну, а там посмотрим и решать будем – с какого боку плясать начнем.

– Лучше бы без плясок, – хмуро отозвался Родыгин. – Лучше бы по-тихому, если получится. Людей у этого Емельяна, как я понимаю, немало, а у нас всего-навсего четыре штыка.

– Зато штыки какие! – коротко хохотнул Грехов.

Но в ответ ему никто даже не улыбнулся и шутки не поддержали – не до веселья. Все понимали, что дело предстоит далеко не шуточное, а может быть, даже и смертельное. Случайно обнаруженный Анисим, в которого всадили целый заряд картечи и которого пришлось наспех хоронить, еще стоял перед глазами, и ясно было, что встреча с лихими людьми Емельяна душевными разговорами не закончится.

Молча спешились, надели на коней путы и налегке, без поклажи, двинулись в обход горы. Скоро добрались до склона, с которого деревня была хорошо видной, хотя уже и подкрадывались потемки. На единственной улице, которая тянулась вдоль речки, одиноко бродили две коровы и щипали траву. Затем легли прямо на дороге и перегородили ее.

Ни всадника, ни пешего, будто вымерла вся деревня.

Пусто, тихо, тревожно.

– Знаешь избу, где этот Емельян живет? – спросил Родыгин.

– Если с нашего края считать – пятая, – ответил Федор, – вон крыша видная…

– Значит, туда и пойдем. Как стемнеет, так и пойдем. Будем Емельяна брать, а дальше – по обстоятельствам. Ничего другого нам не придумать.

– А вдруг его дома не окажется? – усомнился Звонарев.

– Подождем, когда явится. Должен же домой вернуться!

– Мудрено! – не удержался и съехидничал Грехов. – Придет, не придет, явится, не явится, надо бы еще на ромашке погадать – любит, не любит, к сердцу прижмет, к черту пошлет…

– Или пулю в лоб всадит! – рассердился Родыгин. – Все, Грехов, хватит, не до шуток! Неужели непонятно, что здесь гнездо разбойничье? Настоящее гнездо! Если мы, извиняюсь, сопли жевать будем, все здесь останемся! Никакая полиция после не найдет. Отдыхаем и ждем темноты. Тихо!

Все насторожились, прислушиваясь. Непонятно откуда доносились слабые, глухие звуки. Раздавались они редко, с долгими перерывами – гух! – и стихло. А затем снова – гух! – и опять тишина. Да что за звук? Откуда? Клацнули затворами винтовок, оглядываясь вокруг. Звонарев даже прилег за плоский валун, будто выбрав позицию для стрельбы. Но оглядывались они и всматривались напрасно. Голый склон горы был безлюден, и никакого движения на нем не наблюдалось. Тишина лежала на каменной осыпи, по-особенному умиротворенная, какая бывает только в сумеречный час после заката солнца, когда поздний вечер плавно перетекает в ночь. И вдруг посреди этой тишины коротко и явственно – гух!

Звонарев неожиданно навалился грудью на плоский валун, повернул голову и прижался ухом к шершавому камню.

– Что случилось? – шепотом спросил его Родыгин.

Не отвечая, Звонарев поднял вверх палец, давая знак, чтобы молчали, и продолжал лежать на валуне. Не шевелился, по-прежнему прижимая ухо к камню. Ждал. И дождался – гух!

И как только послышался этот звук, похожий на вздох, Звонарев сразу вскочил на ноги и коротко известил:

– Здесь.

Осторожно, с опаской, прикоснулся подошвой сапога к валуну и добавил:

– Снизу слышится, из-под земли. Сдвинем?

– Сдвигай, – скомандовал Родыгин и ствол винтовки опустил вниз. – Федор, помоги.

Поднатужились, тяжелый валун нехотя оторвался от земли, встал на ребро, качнулся и с глухим стуком упал в другую сторону. Открылась под валуном круглая яма, и из этой ямы, из темноты, медленно-медленно стало подниматься что-то неясно белое, хорошо различимое в потемках – будто кусок чистой материи. Родыгин прижал приклад винтовки к плечу и шагнул ближе, готовый в любой момент нажать на курок.

Однако надобности в стрельбе не потребовалось.

Нечто белое поднялось, чуть возвысилось над землей – и видно стало, что никакой это не лоскут материи, как показалось, а человеческая голова, покрытая длинными, абсолютно белыми волосами, которые свисали до самых плеч, закрывали лицо и смыкались с такой же белой бородой, которая скатывалась куда-то вниз, похоже, до самого пояса. Длинные, костистые руки ухватились за край ямы, напряглись и бессильно ослабли. Пальцы подрагивали.

Столь необычным и неожиданным было появление человека из-под валуна, что все четверо в первый момент откачнулись от ямы и даже ствол винтовки в руках Родыгина вздрогнул. Смотрели и молчали. Человек попытался еще раз, заново, ухватиться за край ямы, но силы опять не хватило, и он замер. Только пальцы продолжали вздрагивать. И слышалось еще хриплое, со свистом, дыхание. Вдруг оно сменилось неожиданно нутряным кашлем, а когда кашель закончился, зазвучал недовольный голос:

– Ну, чего стоите?! Поднимите на свет божий! Или тоже слепые, не видите, что сил у меня нет! Подымай!

Родыгин, не опуская винтовки, кивнул, и Федор с Греховым, ухватив человека с двух сторон, вытащили его на волю. Усадили на перевернутый валун. Не торопясь, спокойно, человек разгреб растопыренными пальцами волосы, заталкивая длинные пряди за уши, и обнажились морщинистый лоб, сухой хрящеватый нос и широко открытые невидящие глаза, покрытые бельмами. Сплошная белая борода разомкнулась – и человек снова заговорил: