Крис Хамфрис - Армагеддон. 1453

– Скоты! Злодеи!

Хозяин и его люди набросились со своими метлами на прочих мужчин, толкущихся рядом, и угли, разбросанные по полу. Полетели, хоть и не прицельно, стулья. Григорий отбил один, другой поймал юноша в маске. «Сюда!» – прошипел он, и Григорий, видя, что больше бить некого, подчинился, спотыкаясь и смеясь.

В таверне был черный ход, и Лейла нашла его. Сзади раздавались крики. Женщина распахнула дверь как раз в тот момент, когда в нее врезался кубок. Потом они выскочили наружу и побежали по переулку. Вопли преследовали, и пара свернула в другой переулок, налево, потом еще раз.

Каким-то образом они описали круг и вернулись на широкую улицу, почти к дверям таверны, откуда выплескивались люди.

– Пошли, – сказала Лейла, поворачиваясь в противоположную сторону.

Григорий прошел за ней пару шагов, потом вдруг качнулся в сторону дверного проема.

– Знаешь, – хихикнул он. – Как-то мне странно. – И с этими словами тяжело осел на ступеньку.

– Вот здорово, – сказала Лейла, глядя на него, потом посмотрела на улицу.

Их никто не преследовал. У дверей все еще суетилась толпа. Внутри кто-то причитал. Мужчина. Она опустила взгляд:

– Ты можешь идти?

Григорий прищурился. Над ним колыхалась какая-то фигура, из смазанного пятна доносились слова. От этого зрелища его затошнило.

– А надо?

– Я знаю место.

Лейла не могла отвести его в свое жилище в турецком квартале, к кровати, которую делила с дочерями дома. Но в своих блужданиях по городу она нашла несколько пустых складов около причалов. Там их никто не побеспокоит.

– Пошли, – сказала женщина, наклоняясь к нему.

Григорий ухватился за ее руку и встал.

– Я тебя знаю? – прошептал он.

Она не ответила, просто потащила его по улице.

Венецианский квартал располагался неподалеку от порта, найденные склады были рядом. Но тащить туда высокого мужчину, каждый третий шаг которого уводил в сторону, было нелегко. Лейла подперла его, как палка, не дающая упасть ветви, и они потащились дальше. Впереди были ворота Порта Гебраика, но поскольку они находились за причалами, со стороны Золотого Рога, их никто не охранял. Убежище, о котором думала Лейла, располагалось в нескольких шагах от них, вход в него слабо освещали надвратные фонари.

Немного не дойдя до дверей, она пристроила бормочущего Григория на куче камней, где тот с некоторым достоинством умудрился сесть ровно. Затем скользнула дальше, завернула за угол, отыскала незапертую дверь, найденную раньше. Под ее сводом сняла с плеча мешочек и начала рыться в нем, вынимая предметы и раскладывая их под ногами: кошелек с монетами, синие бусины против злого глаза, жадеитовый амулет в форме драконьего клыка, христианский крест, жемчужный пятиугольник, четки, свои гадательные карты, весь инвентарь ее ремесла. В сумке было еще два предмета – стрела, ибо она всегда носила с собой хотя бы одну вместе с перьями, чтобы поработать, когда есть время; и бутылочка. Лейла откупорила бутылочку, понюхала, сморщилась. Рыбий жир прогорк. Однако он по-прежнему был эссенцией животного, и когда Лейла извлекала его, она читала особые формулы чар. Обычно их применяли для наговоров и снятия проклятий. Но их главному предназначению Лейла научилась от матери, ибо та применяла их к отцу Лейлы, как раньше – ее мать и далее, до первой женщины их семьи, которая стала колдуньей.

Она быстро вылила жир в ладони и натерла им дверную раму, следя, чтобы жир лег непрерывно от притолоки до бордюрного камня. Натирая раму, Лейла напевала: «Он придет, и он мой. Пусть он войдет и никогда не уйдет».

Она вытерла руки о плащ, заткнула бутылочку, засунула ее обратно в сумку. Из-за угла послышался стон, и она торопливо собрала едва различимые предметы, потом отступила от запечатанного проема, стараясь не коснуться его ни рукой, ни плащом. Заклинание окутает первого же человека, который переступит порог.

Григорий сполз с кучи камней. «Пойдем», – сказала она. С ее помощью ему удалось подняться и поковылять в ту сторону, которую она указала. За пару шагов до двери Лейла выскользнула из-под него и легонько толкнула его вперед. «Иди, – прошептала она, – войди по собственной воле и останься». Ей показалось, что вход мерцает, обрамленный плоскостью света. Григорий взломал ее, ткнувшись руками в дверь, и ввалился внутрь. «Теперь он мой, – подумала Лейла, – кем бы ты ни была, прекрасная константинопольская распутница. Мой».

Она пошла следом. Григорий нашел кучу мешков и зарылся в них. Она подошла, легла рядом, ослабила ему завязки маски: мужчина дышал с трудом. Он наморщил лоб, почувствовав на лице ее пальцы, и пробормотал:

– Воняет хуже, чем ноги того венецианца.

Лейла рассмеялась.

– Спи, – сказала она.

– А как же ты? – пробубнил Григорий, потянулся к ней.

Все, как она и ожидала. Ее первый любовник, янычар, часто напивался. Он пытался любить ее, но толку было не больше, чем сейчас от Григория. Его руки скользили по ней, а глаза уже закрывались.

– Спи, – повторила Лейла, взяла его за руку, поцеловала.

– Ладно, – ответил он, прижался к ней, положил голову ей на грудь.

Она лежала так, пока его дыхание не стало ровным. Григорий начал храпеть. Лейла была немного разочарована. Ее удивила страсть той ночи в Дубровнике. И не просто удивила, ибо прежние ее любовники, еврей и янычар, занимались любовью в основном для себя и совсем чуть-чуть – для нее. С Григорием было совсем иначе: он отдавал столько же, сколько брал. И хотя Лейла знала, что рыбий жир на дверной раме привяжет Григория к ней, она не позаботилась о другом заклинании, которое даст им заняться любовью. Не подумала об удовольствии, которое он может ей доставить.

Потом пришла другая мысль. Она и мужчина ее судьбы в Константинополе… и здесь же книга араба-алхимика, Джабира ибн-Хайяна. Она хранится в монастыре Мануила. Так зачем ждать, пока Мехмед разрушит стены, чтобы взять ее? Почему не выяснить, где именно она хранится, пойти туда вместе с любовником и украсть ее?

Лейла тихо рассмеялась. Она слышала, что город уже готов закрыть свои ворота, сжечь мосты. Ей нужно уйти, и скоро, иначе она окажется здесь в ловушке. Но можно задержаться еще на день и подождать, пока Григорий снова не будет трезвым…

Его храп стал громче. Лейла толкнула его, он хрюкнул и перекатился на бок. Она подоткнула под них несколько мешков и прижалась к его спине. Женщина чувствовала его силу даже сквозь одежду. «Может, – подумала она, – если его не слишком испортило вино, утром мы удовлетворим оба моих желания».

Григорий проснулся в одиночестве, разбуженный голосами и лучом света. Он не знал, где находится, но где бы он ни был, здесь было сумрачно, хотя свет пробивался сквозь щели и дыры в какой-то стене. Григорий смутно помнил, как попал сюда; его привел какой-то закутанный юноша после драки, которую он помнил не намного яснее. Помнил лишь, что бился с венецианцами… и человек, чей голос разбудил его сейчас, говорил по-итальянски с венецианским акцентом. Он быстро сел – и не сдержал стона, почувствовав, будто кто-то забил гвоздь ему в лоб. Григорий вытащил кинжал и с трудом поднялся на ноги.