Крис Хамфрис - Армагеддон. 1453

– Я скажу тебе, человече, что пронзает эту тьму… – Григорий потянулся и хлопнул друга по плечу. – Когда ты собираешься постирать эту штуку?

В темноте слабо блеснула улыбка Амира.

– Как всегда, когда кампания выиграна или закончена, – ответил он. – Смыть его защиту раньше времени – к несчастью.

Григорий покачал головой. Солдаты суеверны. Многие носили амулеты, другие отращивали бороды или одевались для боя в строго определенном и неизменном порядке. Из окружающей темноты до него доносилось бормотание людей, заклинания, отвращающие опасность, которая встретится в предстоящем бою, обращения к Богу, каким бы они Его ни видели. София рассердилась бы на него за сравнение молитвы с суеверием. Но с того дня, когда Григория изуродовали, в его жизни не было времени для Бога. Он предпочитал верить в фальшион, висящий на боку, в арбалет под рукой и свое умение обращаться с ними. Ласкарь неохотно оставил свой турецкий лук на берегу, но для темноты, близкого боя и предстоящей горячей схватки болты подходили лучше стрел.

До рассвета оставалась еще пара часов, и атака была назначена на это время. Григорий слышал, как Амир опустился рядом на колени и начал молиться, и в это же время до него донесся мягкий шорох кожаных сапог по гистодоку , центральной палубе. Мужской голос громким шепотом приказал: «К веслам!»

Григорий наклонился к шафрановому плащу.

– Скажи одну за меня, брат, – шепнул он.

Амир прервал молитву на арабском.

– Аллах присмотрит за Его верным чадом, – пробормотал он, – а дьявол позаботится о тебе, Зоран, как всегда.

Григорий рассмеялся, прислушался к знакомому плеску весел. Он был рад, что не сидит за одним из них, что ему не придется грести и сражаться, а только сражаться. Ибо ни один из мужчин на веслах не был рабом; каждого лично отбирал Коко, их венецианский капитан, как моряка и воина. Это было справедливо и для команд остальных судов их маленького флота: каждый мужчина был свободным венецианцем, генуэзцем или греком, каждый – исключая Амира – христианином. Рабы могли придумать, как помешать кораблю в бою. Рабы-мусульмане могли криком предупредить своих соотечественников. А единственная надежда на успех этой безумной вылазки заключалась в тишине и для большинства людей здесь – в вере.

Григорий скорее ощущал, чем видел, тяжелые силуэты судов, выходящих из гавани Галаты. Он был на том собрании и знал, что они – два больших весельных транспорта, на чьи борта густо навесили шерстяные и хлопковые тюки, дабы укрыть быстрые триремы, биремы и фусты. Мелкие корабли были набиты горючими материалами и тщательно оберегаемыми горшками с огнем. Если план удастся, если они смогут незамеченными подобраться близко к турецкому флоту в восемь десятков судов, стоящему в заливе у азиатского берега, у них хватит огня, чтобы уничтожить врагов. Если враги не знают об их приближении.

Последнее большое «если», подумал Григорий – и вздрогнул от этой мысли и прохладного ветра, задувшего, когда они вышли на открытую воду. И тут же в темноте зажегся огонек.

– Комета, – пробормотал Амир, прервав свою молитву. – Благословение нашему предприятию?

Свет не вспыхнул и погас, как свойственно кометам. Он горел, мерцая достаточно долго, чтобы Григорий сообразил, откуда он исходит.

– Это вершина Башни Христа, в центре Галаты, – прошипел он, – и если только я не ошибаюсь, это свет предательства. Кто-то сообщает о нашем отплытии. Кто-то предупреждает…

Он умолк, услышав шипение с гистодока . «Удвоить темп», – приказал капитан, и весла ускорили свои удары.

– Это нехорошо, – произнес Амир, бывший капитан галеры.

– Нехорошо, – отозвался Григорий, бывший галерный раб.

Оба знали план – действовать единым флотом, чтобы высокобортные транспорты с навешенными тюками прикрыли остальных от береговых пушек врага, а быстрые корабли могли в нужный момент вырваться вперед и учинить разгром. Но фуста Коко, на которой они шли, имела семьдесят два гребца и формы поджарой борзой. На транспортах было сорок восемь гребцов, а формой они напоминали быка.

– Мы оставим их позади, – сказал Григорий, поднимаясь. – Я схожу к капитану.

Он спустился по трапу с кормовой палубы, пробежал по гистодоку, миновал боцмана, как раз когда тот прошипел: «Тройной темп». Рывок едва не сбил Григория с ног, но он устоял, побежал дальше и наконец поднялся на носовую палубу. Там он увидел массивную тень группы мужчин. Нос корабля зарывался в волны, палубу накрывали брызги.

– Капитан, – прошипел Григорий, но уже не так тихо, как раньше; шум тройного темпа весел был здесь хорошо заметен. – Что вы делаете?

Он был уже рядом с мужчинами, которые расступились на его голос, и встревожился, осознав, что различает их лица – а значит, с неба уже просачивался свет.

– А, недавний герой Константинополя, – произнес самый низкорослый из мужчин, его темное лицо было еще темнее от бороды, начинавшейся у высоких скул и доходившей до груди. – Что ж, мы, венецианцы, тоже герои! – Он обвел рукой стоящих рядом офицеров. – Мы первыми нападем на врагов, и вся слава будет нашей!

– Капитан… – горячо начал Григорий, но умолк.

Хотя у него был статус человека императора, он не мог выказывать свое раздражение, тем более перед всеми офицерами капитана. «Проклятый венецианский хвастун», – подумал Ласкарь и сделал глубокий вздох.

– Капитан, – продолжил он более рассудительным тоном, – план предусматривал, что мы подойдем вместе, нападем вместе. Впереди восемьдесят с лишним врагов, и их защищает…

– В восемьдесят раз больше чести, а? – громко перебил его Коко. – Остальные скоро нагонят нас. И будут сражаться с врагом, которого мы грубо пробудили от сна… Нет! – Он возвысил голос и поднял руку, прерывая Григория. – Не советуй нам осторожничать, грек… или генуэзец? – с усмешкой произнес капитан. – Нам, венецианцам, это слово незнакомо. Мы…

Странно было смотреть в лицо человеку, а в следующее мгновение уставиться на обрубок его груди. Странным было и обращение звука и зрелища, ибо Григорий осознал, что должен был услышать звук пушечного выстрела прежде, чем увидит его результат. Его окатило кровью, как прежде брызгами, ему пришлось протереть глаза, и он вновь открыл их как раз вовремя, чтобы увидеть, как ноги подламываются и обрубок тела падает на палубу. Исключительно удачный первый выстрел турок разрубил Коко пополам и снес бо́льшую часть его офицеров. Потрясенный Григорий отвел взгляд от мертвых и умирающих и успел заметить новую вспышку на востоке. Этот выстрел был хорошо слышен, и Григорий бросился вниз, на доски, скользкие от крови и внутренностей, но ядро успело ударить в судно первым. Послышался громкий треск дерева, разрываемого каменным шаром. Григорий сообразил, что ядро выпущено с расстояния не больше двухсот шагов, определенно с берега. Это объясняло точность стрельбы – и огонек, который он видел на Башне Христа. Турки знали, что они идут, и хорошо устроили свою засаду.