Крис Хамфрис - Армагеддон. 1453

– Аллах присмотрит за тобой, друг мой, – пробормотал он, касаясь рукой лба, губ и сердца с мыслью об Амире.

Феодор уставился на него.

– Парень, ты превратился в турка? – раздраженно хмыкнул он. – Тебе следует благодарить Христа за спасение. Тебе следует призывать проклятия на тех псов-предателей, что предупредили врагов о нашем приближении – наверняка это тот сукин сын, подеста Галаты. Ты должен…

Крик, который пробежал по стенам, прервал тираду, заставив обоих посмотреть вдаль.

– Что ты там видишь, парень? – спросил Феодор. – Мои глаза не те, что раньше.

Корабли быстро расходились, каждый к своему причалу. Теперь Григорий заметил небольшую группу людей, сидящих на песке под охраной стражей с копьями и алебардами.

– Я вижу команды наших кораблей – тех, кто выжил, – сказал он.

Потом посмотрел дальше, привлеченный каким-то движением на хребте. С него медленно спускались всадники. Посредине виднелось приметное знамя с конскими хвостами.

– И я вижу султана.

На них накатил звук – радостные кличи тысяч людей, приветствовавших своего вождя, глубокий гул кос-барабанов, визг семинотных севр . Мехмед ответил на приветствия, подняв руку.

– Что он делает? – спросил Феодор, подавшись к зрелищу, которое не мог разглядеть.

– Он подъехал к берегу. Слез с коня. Люди целуют ему ноги. Он поднимает их, отходит назад. Кажется, что-то дает им – наверное, золото… Ты слышишь их крики. – Григорий облизнул губы, потрескавшиеся, распухшие, соленые от морской воды. – А сейчас он подходит к пленникам.

– Святая Дева, защити их, – пробормотал Феодор.

Григорий протер глаза. Сейчас он увидит, стоило ли рисковать утонуть, лишь бы не попасть в плен. Эта война уже была отмечена резней невинных селян в отдаленных районах, солдат в фортах за стенами, плененных, убитых. Во время вылазок, прежде чем подошла основная часть турецкой армии, некоторые греческие командиры поступали так же с турецкими деревнями. Это был один из способов ведения войны, ее ужас. Но был и другой путь, и многие командиры выборочно прибегали к нему – проявить милосердие к плененным врагам. Кроме того, на христианских галерах, как и на мусульманских, в основном гребли рабы. Он сам был одним из них. А у ног Мехмеда сидело около сотни отличных моряков из Венеции и Генуи.

Толпа вдоль стены затихла, только бормотала молитвы. Венецианская галера, только из боя, пришвартовалась у причала сбоку Фанара; команда толпилась у борта, глядя на своих земляков на противоположном берегу. Все, на дереве и на камне, видели серебристую вспышку, когда Мехмед вынул ятаган. Те, чьи глаза были острее, смотрели, как изогнутое лезвие медленно поднимается к небу, а потом быстро падает, будто прорубив черту посредине пленников. Турки тут же бросились вперед, разделяя людей по обе стороны неподвижного меча султана. Тех, что слева, увели вверх по склону. Тех, что справа…

– Святой Отец на Небесах, – пробормотал кто-то рядом, по всей длине укреплений пробежал стон.

– Что там? – резко спросил Феодор.

Григорий попытался собрать слюну, смочить рот, заговорил.

– Половину людей увели, половина осталась. И к ним несут… – Он сглотнул. – Несут деревянные колья.

Стоны перешли в крики, отрицания, призывы к Богу, Матери, ее Сыну. Но ничто из них не повлияло и не замедлило приготовлений по ту сторону воды.

– Что теперь? – прошептал Феодор.

Григорий обернулся к нему.

– Ты сам знаешь, что теперь, – резко сказал он. – Ты же видел, как сажают на кол, верно?

– Нет, – послышался тихий ответ. – Господь уберег меня прежде, а теперь… – он махнул рукой на свои слезящиеся глаза, – он снова избавил меня от этого. – Феодор выпрямился. – Пойдем, парень. Нам нужно поспешить к императору. Он на это ответит. Он должен.

Григорий уже собирался уйти, когда услышал, как барабаны вдруг замерли, услышал первый жуткий крик. Он не хотел оборачиваться, но ничего не смог с собой поделать. К несчастью для своих сновидений, ему доводилось видеть сажание на кол, и он знал, что эта казнь бывает двух видов – медленное проникновение в задний проход, долгая и мучительная смерть; или резкий удар в грудь или спину, жестокий и быстрый конец. В любом случае все заканчивалось воткнутым в землю колом, на котором дергалась жертва.

Он посмотрел – и увидел, что Мехмед распорядился о быстром способе. Несомненно, желая потрясти криками умирающих тех, кто умрет следом. И не стал затягивать их ожидание – должно быть, решил, что лучшее потрясение готовится быстро. Один человек задергался и умер, потом еще пять, еще десять; колья поднимали и втыкали в землю, будто лес, внезапно выросший на берегу.

Григорий уже почти отвернулся, когда заметил что-то вроде вспышки красноватого цвета. Отвернулся, пробормотал: «Нет, нет, нет». Посмотрел еще раз. Увидел.

Он никогда особо не молился за себя, и сейчас не мог выдавить ни одной молитвы за своего друга Амира, висящего на колу, истекающего кровью, вдыхающего последний раз, только шафрановый плащ хлопал на ветру. Григорий закрыл глаза, стараясь отгородиться от этого воспоминания… совсем как Сириец, который заворачивался в свой плащ и отмахивался от недоброжелателей. Ни один палач не счел плащ достойным кражи, и на мгновение Григорию показалось, что это печальнее всего.

Им не пришлось далеко идти, чтобы отыскать императора. Константин смотрел на залив с самой северной башни своего дворца, над водными воротами под названием Ксилопорта. Но они не смогли приблизиться к нему, так тесно столпились вокруг люди. Все галдели – на итальянском с венецианским и генуэзским акцентом, на греческом, – выкрикивая недвусмысленное послание.

Должно быть отмщение. Неверные должны умереть.

Григорий видел, как толпа становится еще гуще, люди проталкиваются к императору, слишком близко, кричат слишком требовательно, их оттесняют гвардейцы с алебардами. Он видел, как Константин пытается говорить, как его никто не слышит. И в этот момент раздался звук, который весь город слышал каждый день, по нескольку раз в день. Огромная пушка снова выстрелила, и ее рев, за которым последовал сотрясающий землю удар – ядро врезалось в крошащиеся стены, – принес мгновение тишины.

В этот момент Константин и крикнул:

– Друзья! Подданные! Я знаю, что вы чувствуете. Я сам чувствую то же. Наши сыны, наши храбрые союзники должны быть отомщены. Но мы не варвары, как турки. И пусть наш ответ будет скорым, но христианским.

Прежде чем кто-нибудь смог перебить его, император обернулся к стоящему рядом офицеру:

– Сколько врагов мы держим в камерах?

– Больше двух сотен, – последовал ответ.

– Повесьте их, – приказал Константин, – всех и каждого. Повесьте их на стене, по одному на каждый зубец, лицом к тому месту, где отдали жизнь наши храбрые мученики.