Крис Хамфрис - Армагеддон. 1453

– Не превратись сам в козу, Хамза-бее-ее-ей.

Блеяние было безупречным. Хамза рассмеялся.

– Иди с Богом! – крикнул он вслед, повернулся и пошел в противоположную сторону.

Григорий почувствовал первые капли дождя и резко взглянул вверх, радуясь, что буря наконец-то пришла, и жуткое ожидание – воздух стал таким плотным, что им можно было подавиться, молнии били вниз яркими копьями, раскаты грома приближались, будто шаги титана – закончилось. Однако облака, на которые он смотрел, не темно-серые, но ржаво-коричневые, затянувшие небо сплошной пеленой от далеких вод Мраморного моря до Золотого Рога, мчались сейчас к городу, и Григорий быстро опустил взгляд. Он не слишком прислушивался к историям о знаках и знамениях. Однако ни над одним полем битвы, где ему доводилось сражаться, он не видел такого неба, полного крови, чьи жирные капли стучали сейчас по его капюшону, будто над ним висели тела с недавно перерезанной глоткой.

Ласкарь плотнее закутался в плащ, хотя было жарко. Ему требовался воздух, и он поднял маску, чтобы глубоко вдохнуть, почувствовал его мерзкий вкус, сплюнул железо. Подумал, не снять ли маску совсем, но оставил по той же причине, по которой надевал ее в большинстве мест, – искусственный нос привлекал взгляды, иногда оскорбления, внимание.

Ему не требовалась маскировка. Особенно когда рядом с ним было столько собратьев-христиан. Первых он сопровождал из Галаты – присоединился к группе генуэзских торговцев из этого города, которые собирались торговать с турками, проехал на их вьючной лошади длинную дорогу по суше вокруг Рога и оставил торговцев перед высящимися стенами Влахернского дворца, из которого вышел восемь часов назад. Но сейчас вокруг было еще больше христиан, ибо заметная часть армии султана поклонялась Кресту. Поднимаясь на холм, беспрепятственно миновав осадные траншеи, которые шли параллельно городским стенам, он слышал речь валашских конников, венгерских пушкарей, сербских минеров, гортанный говор болгарских азапов . Потом, когда он перешел вброд речку Лик, текущую в долине между двумя холмами, языки сместились на восток. Здесь слышалось множество восточных языков, в большинстве незнакомых Григорию. Но многие говорили на османском, который он хорошо знал. Река отмечала границу между европейскими рекрутами армии султана и ее анатолийским сердцем.

Она отмечала и другую границу. И вид отсюда на город заставлял Григория задыхаться не меньше, чем зловещее небо над головой. Бессчетные орды врагов – одно дело. Их могучая пушка, чьи выстрелы заглушали гром, даже когда он переходил брод, – совсем другое.

Но стена…

Григорий глубоко дышал, отыскав немного сладости среди витающей в воздухе мерзости. Он не может поддаваться отчаянию. Он пришел сюда, чтобы высматривать, доложить. И потому он снова взглянул…

…на внешнюю стену, среднюю из трех, которую генералы решили защищать, поскольку самая высокая, внутренняя, была в ужасном состоянии, а первая, у рва, – слишком низкой. И здесь, где карабкались друг на друга два холма и бежала река, здесь Мехмед поставил свою самую большую пушку и здесь сосредоточил свои атаки. Григорий знал об этом, поскольку стоял на укреплениях, в трехстах шагах от того места, где стоит сейчас, и мог разглядеть своих товарищей, греков и генуэзских солдат под красным крестом. Он сражался рядом с ними, помогал отбивать каждую атаку.

– Как? – пробормотал он. – Святой Отец, как?

Ибо там больше не было укреплений. Средней стены не существовало.

В сердце своем Ласкарь уже знал об этом. Он видел, какие повреждения наносят большие вражеские пушки. Он помогал чинить стены. Но только стоя здесь, за вражескими линиями, он видел размах этих повреждений и этого ремонта. На четыре сотни шагов стену заменила ставрома . Палисад был сделан из камней бывших бастионов, досок разрушенных зданий и старых лодок, стволов и ветвей деревьев. Ящиков, набитых соломой и виноградной лозой. Сзади все засыпали землей и плотно стянули шкурами. Такая преграда поглощала часть ярости пушечных ядер, чего не могла сделать твердая каменная стена. Поверх всего, на месте прежних зубцов, торчали бочки, набитые землей и камнями.

Григорий все это знал. Он сам копал, набивал, затягивал, складывал. Однако сейчас, с вражеской стороны, все это казалось хрупким, не прочнее игрушечной крепости, возведенной ребенком. Он не понимал, почему огромные вражеские силы, выстроенные здесь, сосредоточенные прямо напротив палисада, не подойдут и просто-напросто не сдунут его с места.

Дождь уже превратился в ливень, и палисад размывался перед глазами, исчезал, как только что представил себе Григорий. Он отвернулся, уже осознав слабость своей страны. Теперь пора заняться делом и оценить силы ее врагов.

Но под таким ливнем он не мог ничего разглядеть, не говоря уже о каких-то подсчетах. Со склонов, сбивая с ног, текли потоки жидкой грязи. Перед глазами сверкнула молния, расколола одно из немногих оставшихся здесь деревьев. С него брызнул огонь, пылающие ветки обрушились на силуэты, которые с криками выскакивали из-под былого убежища. И мгновение спустя, когда в глазах еще сиял отпечаток молнии, на уши обрушился удар грома. Сейчас Григорий был в самом центре бури, и ее сила заставила человека упасть на колени.

Он не мог оставаться здесь, на открытом месте. Он знал, что на вершине холма, лицом к воротам Святого Романа, в центре армии, поставил свой шатер Мехмед. Вокруг его шатра разросся целый полотняный город, разбегавшийся в разные стороны. Найдется ли где-то в его извилистых переулках человек, который даст Григорию убежище?

Пригнув голову, Ласкарь пошел вверх по скользкому склону, навстречу дождю. Добравшись наконец до вершины, он почувствовал, как дождь чуть приутих, услышал за спиной раскат грома и понял, что буря проходит мимо, к городу. Он уже видел справа стяг Мехмеда, мокрые конские хвосты свисали под покрытыми водой колокольчиками. Григорий двинулся в сторону, подальше от стражи, которая могла остановить любого, подошедшего слишком близко, и направился к узкому прямому проходу, идущему между палаток; одна из артерий лагеря, которые турки оставляли свободными для прохода вестников. Под каждым навесом сгрудились люди, перед ними каскадами падала вода, и кто-то впереди уже проталкивался в укрытие. Григорий шел дальше, ища какой-то знак, промежуток, куда можно втиснуться.

Он вышел на импровизированный перекресток, замешкался. Справа, на северо-востоке, были европейские рекруты, среди них много христиан. Возможно, они примут своего единоверца, выкажут немного милосердия? Но потом Ласкарь вспомнил, кто эти люди, на чьей стороне и против кого они сражаются, и пошел дальше.