Ксавье Монтепен - Замок Орла

– Тогда ступай! – проговорил священник, побежденный последним доводом Лакюзона. – А нам ничего не остается, как молить Бога, чтобы он хранил тебя.

– Молитесь, и да услышит вас Господь! – сказал капитан. – Ибо Господу вряд ли когда приходилось слышать мольбы столь благородного и святого человека.

И, обращаясь к монаху, с явно скучающим видом наблюдавшему за происходящим, прибавил:

– Брат Мало, я жду вашу рясу…

Не прошло и минуты, как наш капитан превратился в самого настоящего монаха.

– Ну что, можно меня узнать в этом наряде? – спросил он, набросив на лицо капюшон.

– Нет, если только шведы не проявят бдительность, – отвечал преподобный Маркиз, – и все же я боюсь…

– Через час я вернусь, дабы на душе у вас было спокойно.

– Захватишь пистолеты?

– Нет, с ними опасно, а пользы никакой.

– Возьми хотя бы кинжал.

– Охотно. Спрячу его в рукаве, благо он широкий… вот так. А теперь прощайте, вернее, до скорого свидания!

Капитан Лакюзон вышел из комнаты, а четверо наших героев: Маркиз, Варроз, Рауль и брат Мало – разместились на табуретах возле очага.

Все четверо молчали.

Полковник Варроз и преподобный Маркиз думали о Лакюзоне.

Рауль де Шан-д’Ивер – о Эглантине.

Добрый же брат Мало не думал ни о чем: он спал.

Как мы обмолвились выше, в казне Сен-Клодского аббатства хранились немалые богатства – дары, которые почтительные паломники всех сословий издревле складывали к раке с мощами святого епископа, уповая на его всемогущее заступничество.

Всевозможные слухи и народная молва рисовали эти подношения и вовсе несметными – подобными сказочным сокровищам: неисчислимым грудам золота, серебра и драгоценных камней, хранившимся в заколдованных подземельях из арабской сказки «Аладдин и волшебная лампа».

И желание, впрочем, легко объяснимое, запустить руку в сундуки, битком набитые монастырскими сокровищами, в немалой степени подвигло графа де Гебриана на захват Сен-Клода.

Как нам известно, несмотря на отчаянное сопротивление горожан ему это удалось.

Ну а покуда шведы с серыми спешили утолить свою безумную жажду грабежа, разбоя, а то и кровопролития, среди всего этого гибельного погрома в захваченном городе случилось очень важное для нас событие, оставшееся, однако, совершенно незамеченным.

Шайка серых, числом с дюжину, оставив всякую надежду поживиться чем в Сен-Клоде (что, как мы скоро убедимся, совсем не входило в привычку у этих горе-вояк), подалась за городскую окраину и, перебравшись вброд через Бьен – в известном нам месте, напротив которого Гарба сбросил веревочную лестницу Лакюзону и Раулю, – быстро взобралась на противоположную гору, поросшую лесом, где вскоре и затерялась.

Шайку возглавлял уродливый великан Лепинассу; однако в этот раз заправлял всем не он, а один из его спутников, которому бандит беспрекословно подчинялся.

Это был довольно рослый человек. Его лицо было скрыто под железной маской, обшитой черным бархатом. Маска покрывала его голову целиком, как шлем средневекового рыцаря, – и волосы, и даже шею. Этот таинственный человек, участник всех захватнических войн во Франш-Конте, был героем множества легенд, которые люди, трепеща от страха, пересказывали друг дружке зимними вечерами у камелька. Никто, как утверждала молва, не видел лица этого человека; никто не знал его имени; никто не знал, где он живет.

Подобно африканским шакалам и громадным, плешивым стервятникам, которые всегда стремятся туда, где пахнет смертью и кровью, Черная Маска являлся насмерть перепуганным горцам в тех местах, где вершилась резня и полыхал огонь пожарищ, и являлся он неизменно в окружении мерзкого вида телохранителей из числа самых кровожадных серых во главе с Лепинассу. Народ считал Черную Маску существом сверхъестественным – чуть ли не демоном во плоти, вынужденным скрывать свое лицо потому, что оно нечеловеческое.

Возможно, суеверный страх, который он внушал людям, служил ему самой надежной защитой, но, как бы то ни было, осторожности ради он показывался везде и всюду неизменно в окружении шайки верных подручных.

Самые дерзкие и неустрашимые храбрецы, включая самого Лакюзона, не раз клялись узнать наконец, что это за человек, который прячет лицо за черной маской . Но ни отвага, ни упорство, ни знание местности – ничто не могло помочь преследователям. Загадочного человека настигали раз двадцать, шли за ним по пятам целые дни напролет – загоняли, точно зверя, стараясь не упустить из виду, но Черная Маска всегда внезапно исчезал, как дым или призрак, не оставляя за собой никаких следов… В самом деле, ну как тут не поверить в некое сверхъестественное вмешательство!

В день взятия Сен-Клода Черная Маска вошел в город победителем, а вскоре, как мы знаем, он покинул город вместе с Лепинассу и его шайкой и скрылся в горах.

– Кстати, – спросил он походя у изуродованного главаря шайки, – вы по крайней мере уверены, что мы не опоздали?

– Уверен, монсеньор… о, будьте спокойны!

– Значит, вы не сомневаетесь в точности данных вам сведений?

– С чего бы мне сомневаться, ежели я своими глазами видал…

– Его самого?

– Вот прямо как вас, монсеньор. А дело было так. С неделю тому Железная Нога, помощник Лакюзона, и этот растреклятый Гарба, его ординарец, горнист и правая рука, с полдюжиной коников выслеживали меня и двух моих людей – Тренсакиля и Франкатрипа. В лесу мы разбежались в разные стороны, чтоб сбить со следа этих проклятых ищеек; что до меня, я затаился в непролазной чаще, у подножия громадной, почти отвесной скалы. Надвигалась ночь – и мне нечего было бояться. Вылезаю я из своего убежища и собираюсь двигать дальше, как вдруг слышу слабый шорох у себя над головой. Поднимаю голову и вижу: на верхушке скалы, над елями, вьется белая струйка дыма. Обхожу скалу: с трех сторон она неприступна – подступиться к ней можно только с одного боку. Взбираюсь по крутой тропинке до самого верха – а там хижина, ну прямо орлиное гнездо. Подхожу ближе, заглядываю внутрь сквозь щели в двери, меж плохо пригнанных досок, и вижу: сидит там у огня человек, и в отсветах пламени узнаю я Пьера Проста, которого когда-то в округе звали Врачом бедняков.

– Вам, верно, померещилось, Лепинассу.

– Клянусь честью, монсеньор, хотите поспорить на двадцать экю золотом против моей головы, так я согласен.

– Так ведь Пьер Прост лет двадцать тому как в воду канул.

– Какая разница, монсеньор! Человек уходит и приходит, если не успеет окочуриться… и он вернулся.

– Как вы узнали?

– Шепнули добрые люди. Пьер Прост объявился аккурат три месяца назад.

– Один?

– Да, монсеньор.

– А его дочь… ну эта, Эглантина?