Ксавье Монтепен - Замок Орла

– Тогда слушай и постарайся, чтобы тайна эта обратилась в твоих крепких руках в оружие против человека, обрекшего меня на смерть! Этот самый человек, в чем я ничуть не сомневаюсь, как бы больно это ни было, состоит в числе самых грозных врагов свободы Франш-Конте.

– Кто он?

– Черная Маска, – ответил Пьер Прост.

– Как! – в изумлении вскричал молодой человек. – Неужто Черная Маска сыграл какую-то роль в вашей жизни?

– Да, мальчик мой, и не только в моей, но и в жизни моей семьи, к которой принадлежишь и ты.

– Странно… – прошептал Лакюзон.

– Да, но куда более странно другое, во что ты вряд ли поверишь. Впрочем, скоро ты все узнаешь и увидишь: в событиях, о которых я собираюсь тебе рассказать, правда будто нарочно обретает самые прихотливые формы. Да уже по первым словам ты сможешь судить об остальном: Эглантина мне не родная дочь!..

Капитан воззрился на Пьера Проста с таким видом, который определенно означал только одно: уж не помрачился ли у вас рассудок, дядюшка?

Между тем врач обездоленных ничуть не стушевался под взглядом племянника, лишь слегка покачал головой и сказал:

– Нет, мальчик мой, я в здравом уме, хотя на мою долю выпали столь тяжкие испытания, что любой, и покрепче моего, мог бы запросто помешаться умом. Сейчас увидишь. Но, поскольку, как ты сам говоришь, у нас очень мало времени, позволь я буду говорить, а ты не станешь меня перебивать: ведь очень важно, чтобы ты узнал мою тайну от начала до конца.

Капитан согласно кивнул, и Пьер Прост повел свой торопливый рассказ начиная с событий, произошедших в ночь на 17 января 1620 года и знакомых читателю из пролога нашей книги.

– …В течение двух лет после той жуткой ночи, – сказал он в заключение, – ничто не нарушало безмятежного покоя, которым я наслаждался в моем маленьком домике в Лонгшомуа. Хотя призраки из прошлого то и дело являлись мне… По ночам я вдруг просыпался от внезапных приступов ужаса, и мне всякий раз чудилось, будто мою постель и колыбельку с Эглантиной обступают кровопийцы… Мне казалось, что рано или поздно Черная Маска пожалеет, что доверился мне, и решит раз и навсегда похоронить тайну, единственным хранителем которой был я. Это убеждение, поселившееся в моей голове, как навязчивая мысль, терзало меня беспрестанно. Впрочем, боялся-то я не за себя, а за дорогую моему сердцу малютку, которую полюбил всей душой и окружил поистине отцовской любовью. И вот, поклявшись во что бы то ни стало избавиться от бесконечных тревог, я решился покинуть родные края, окружив свой отъезд, а вернее, бегство, непроницаемым покровом тайны.

Я разыскал брата – твоего отца, Жан-Клод. Я поведал ему о своих скорбных делах, хотя истинную их подоплеку раскрывать не стал. Сказал только, что ушел ночью, а дом бросил без призора. Я попросил его притвориться, будто он, как и все, ни сном ни духом не знает, где я собираюсь затаиться, а после, по прошествии года или двух, постепенно и половчее распустить слух, что я умер.

Все произошло так, как мне хотелось. Горцы, знавшие меня и любившие, читали «De profundis…» и ставили свечки за упокой моей души. А потом про меня забыли. О тайном моем убежище знали только Варроз, Маркиз да твой отец, а тебе об этом сказали, когда ты повзрослел и, несомненно, уже мог хранить секреты.

Короче говоря, я думал никогда не покидать той хижины в Шойском лесу, куда ты порой приходил меня проведать. Но, когда французские войска вторглись на нашу землю, над Эглантиной, моей раскрасавицей, нависла угроза. Месяц с лишним мы жили под защитой прекрасного и благородного юноши, французского офицера по имени Рауль Марсель, который, думаю, полюбил дорогую мою дочь – полюбил самой почтительной и сдержанной любовью. К несчастью, тот офицер был принужден покинуть Франш-Конте и последовать за господином де Виллеруа, своим главнокомандующим, так мы лишились заступника, на покровительство которого уповали.

Потом какое-то время я надеялся, что мне удастся отвести опасность от Эглантины, если я буду прятать ее от посторонних взглядов. Но это оказалось невозможно! Она нет-нет да и попадалась на глаза другим офицерам, не отличавшимся ни скромностью, ни почтительностью, и они, все как один, считали ее прехорошенькой. Подслушав однажды по чистой случайности их разговоры, я смекнул, что они вознамерились похитить ее и обесчестить самым постыдным образом. И в тот же день мы с Эглантиной подались горными тропами к преподобному Маркизу, и я попросил его приютить мою дочь, выдав ее за свою племянницу. Через три месяца я вернулся в горы один, пустил слух, что дочь моя умерла на равнине, и поселился в заброшенной хижине на одной из горных вершин, глядящей на город. Уж там-то, думал я, мне ничто не угрожает, хотя у меня все же было предчувствие, что беда идет за мною по пятам, и оно меня не обмануло… А остальное ты знаешь. Три дня назад серые из шайки Лепинассу, которым на самом деле верховодил Черная Маска, схватили меня и, связав по рукам и ногам, приволокли сюда.

– Что, дядюшка! – вскричал Лакюзон. – Ими заправлял Черная Маска – этот таинственный, неуловимый тип? Тот самый, за которым я охотился не переставая и все без толку… тот, с которым вы были в ночь на 17 января 1620 года?

– Да, он самый.

– Вы точно это знаете, дядюшка?

– Как и то, что верю в Бога. Я признал его с первого взгляда. По голосу. По жестам. Говорю тебе, это он – сеньор из того замка, куда меня привезли силой, и там, в одном месте на своде, должен остаться отпечаток моей перепачканной кровью ладони. Да и кто, кроме него, может преследовать меня с такой исступленной ненавистью! Кому еще, как не ему, столь горячо хотелось бы стереть в порошок меня, а заодно и страшную тайну, которую я знаю.

– Но тогда, – суть слышно прошептал Лакюзон, поглощенный новой мыслью, что пришла ему в голову, – тогда этот сеньор в черной маске, получается, и есть тот самый тип, о котором мне рассказывал Рауль де Шан-д’Ивер! О, неужели? Нет-нет, не может быть! Это невозможно, ведь Рауль уверяет, что старина Марсель признал в нем сира де Монтегю… а Антид де Монтегю – один из самых рьяных борцов за нашу свободу!.. У меня от всего этого голова идет кругом… О, кто же даст мне ключ ко всем этим темным тайнам! Кто сорвет этот покров! Кто, наконец, столкнет меня лицом к лицу с загадочным негодяем в маске и со шпагой в руке!

После короткого молчания, длившегося не больше одной-двух секунд, капитан уже громче продолжал:

– А что же та вещица, дядюшка, – медальон, который тогда передала вам несчастная мать, – он сохранился у вас?

– Конечно. Я с ним никогда не расставался.

– Где же он?

– У меня на груди, и я тебе его отдам.

Пьер Прост распахнул камзол, сорочку и сорвал с шеи шнурок, на котором висел кожаный мешочек с медальоном внутри.