Ксавье Монтепен - Замок Орла

Это были трое мужчин и одна женщина. Трое мужчин, с физиономиями висельников, были облачены в серую униформу головорезов Лепинассу. А женщина, лет пятидесяти пяти – шестидесяти, высокая и сухопарая, была в рубище, какое увидишь разве что на самых обездоленных франш-контийских крестьянах. Седые волосы, выбившиеся из под драного платка, спутанными прядями падали ей на плечи; ее лицо, когда-то даже привлекательное, исказилось в ужасе и отчаянии.

Женщина, упав перед солдафонами на колени, заламывала руки и сквозь рыдания что-то прерывисто бормотала. А серые отвечали на ее причитания и всхлипы лишь злобными усмешками и раскатистым хохотом. Время от времени несчастная с мольбами пыталась схватить одного из солдат за колени, надеясь смягчить его, разжалобить, но головорез только грубо и брезгливо пинал ее, словно боялся испачкаться.

Один из серых отошел от товарищей, размотал веревку, раз пять или шесть обмотанную вокруг пояса, вскинул голову и со знанием дела стал осматривать низкие ветви ореха, до которых легко можно было дотянуться. Скоро он высмотрел подходящую. Тут же ловко взобрался на дерево и привязал веревку одним концом к ветке, а с другого конца связал удавку.

Покончив с этим делом, он спустился и, как расслышал Рауль, сказал своим спутникам:

– У Лепинассу с товарищами будет костер. А у нас виселица, да еще какая! Вот будет потеха! Сейчас поглядим, какую рожу скорчит эта ведьма, когда отправится на тот свет к мессиру Сатане, своему хозяину и повелителю.

При этих словах двое серых захлопали в ладоши и стали тыкать шпагами несчастную старуху, которая, все так же стоя на коленях, продолжала молить их о пощаде, несмотря на то что ее мольбы, очевидно, ничуть не трогали их черствые души.

Наконец она, похоже, поняла, что у нее не осталось никакой надежды, и перестала стенать и плакать. Ее лицо застыло, словно мраморная маска; обеими руками он убрала с глаз космы, поднялась с колен и, выпрямившись, стала перед палачами как вкопанная.

– Ну же, старая, – обратился к ней один из них. – Давай ступай к виселице! Ну же, пошевеливайся!..

Несчастная твердым шагом подошла к болтавшейся веревке. Один из серых, тот, что с особым рвением подходил к своему делу, подкатил поближе здоровенный булыжник, высотой в фут, и установил его точно под удавкой.

– Вот тебе приступок, на нем ты будешь ближе к небу, ведьма! – бросил он. – Давай взбирайся!

Старуха повиновалась.

Серый приподнялся на цыпочки и нацепил удавку на шею несчастной.

Чтобы отправить ее в вечность, оставалось лишь выбить камень у нее из-под ног.

– Ах ты! – сказал себе Рауль, чувствуя, как кровь вскипает у него в жилах. – Я не намерен терпеть, как у меня на глазах собираются расправиться с несчастной старухой, я не могу бросить ее в беде…

Скинув плащ и удостоверившись, что шпага у него под рукой, он велел Эглантине запереть за ним дверь и живо выскочил из дому.

Серые воззрились на него с недоумением и любопытством и на мгновение отвлеклись от своего постыдного занятия.

В одной из предыдущих глав мы уже описывали костюм Рауля: он являл собой, скажем так, нечто среднее между офицерским мундиром и камзолом дворянина. Серые решили, что обладатель такого костюма мог быть офицером из главного штаба графа де Гебриана, и приветствовали его по-военному.

Молодому человеку не очень-то хотелось связываться с этими подонками: их было больше, и преимущество явно было на их стороне. Он решил воспользоваться тем, что его так запросто, по ошибке, приняли за другого, подошел к серым, не вынимая шпаги из ножен, и сказал:

– Какого черта вы тут делаете, братцы?

– Сами видите, господин офицер, – отвечал один головорез, – решили вот малость позабавиться.

– Позабавиться над престарелой женщиной?

– Это не женщина, господин офицер.

– А кто же?

– Ведьма.

– Кто вам такое сказал?

– В Сен-Клоде каждая собака это знает. Местные зовут ее не иначе как Маги-ведьма [39].

– И кто же приговорил эту ведьму?

– Мы сами. Мы вынесли приговор и сейчас приводим его в исполнение.

– Вы, часом, не судьи, не инквизиторы?

– Господин офицер, мы серые и состоим под началом капитана Лепинассу, а серые Лепинассу стоят всех судей и инквизиторов, вместе взятых. Мы решили повесить ведьму, значит, так тому и быть. А вы ступайте своей дорогой, коли такой нежный и боитесь глядеть, как эта чертова дочь будет болтаться на конце веревки.

– Надеюсь, Господь простит меня! – надменно воскликнул Рауль. – Вы как будто сказали, чтобы я шел своей дорогой, не так ли?

– Именно так, – заносчиво отвечал серый.

– А что, если мне угодно остаться? Что, если мне не по нраву ваша затея?

– Обойдемся и без вас, только и всего.

– Да ну?

– А то! Так мы порешили, и у нас есть на то причины.

– Это мы еще поглядим, причем сей же час. Приказываю вам освободить эту женщину, и если вы не подчинитесь по доброй воле, придется заставить вас силой.

Серый, к которому главным образом обращался Рауль с самого начала, скрестил руки на груди и, посмотрев молодому человеку в лицо, грубо и надменно заявил:

– Это мы сейчас поглядим, кто вы, черт вас возьми, такой и с какой стати хозяйничаете тут и суете нос не в свое дело.

– Вам без надобности знать, кто я такой, – возразил Рауль, – зато предупреждаю: если не подчинитесь, то сведете знакомство с моей шпагой.

– Ну что ж, – бросил головорез, – давайте, пожалуй, обнажим шпаги, чтобы малость сбить с вас спесь, ретивый молокосос.

И, выхватив рапиру, он прибавил, обращаясь к товарищу, взявшему на себя роль заправского палача:

– А ты, Лимассу, кончай со старухой!

Почтенный Лимассу тотчас повиновался и пинком выбил булыжник из-под ног несчастной жертвы.

Рауль со шпагой наголо бросился на серого с быстротой молнии. Негодяй попытался отбиться, призвав двоих товарищей на помощь.

Они подскочили – но слишком поздно. Шпага молодого человека пронизала грудь мерзавца насквозь, и он замертво рухнул наземь.

При виде этого двое его сообщников развернулись и что есть духу дали деру, бросив Рауля с трупом товарища и телом несчастной, бившейся в петле в предсмертных судорогах.

Молодой человек поспешил перерубить веревку.

Мнимая ведьма повалилась без чувств на землю.

Рауль склонился над телом несчастной, казавшимся безжизненным, и приложил руку к ее сердцу. Оно слабо билось. Последняя минута, когда душа, высвобождаясь из земной оболочки, воспаряет к небу или летит в ад, для нее еще не настала.

Молодой человек опустился на колени перед фонтанчиком, устроенным в нескольких шагах в стороне, зачерпнул пригоршню воды и обрызгал ею мертвенно-бледное лицо и шею старухи.