Ксавье Монтепен - Замок Орла

– Вы как будто с теплом и привязанностью отзываетесь о роде Шан-д’Иверов, – заметил Рауль, – хотя он давно угас и имя его уже позабыто.

– Позабыто?.. – повторила Маги. – Чтобы такое имя и было позабыто? Да вы что, мессир! Пройдет и двадцать лет, вырастет нынешнее поколение, а за ним другое… и дети наши, и дети детей наших будут помнить и чтить это имя до тех пор, покуда не угаснет последняя искра признательности в сердцах горцев.

– Неужели Шан-д’Иверы сделали столько добра?

– Они сделали его столько, сколько большинство прочих сеньоров натворили зла. И это еще мало сказано. Они не один век слыли благодетелями в здешних краях – такое не забывается, мессир! О, ну почто сгорел дотла старый замок? Почто плющом поросли руины его когда-то величавых башен? Почто благороднейшая кровь в наших краях пролилась под кинжалом злодеев? О, барон Тристан и ты, бедное дитя, на кого мы возлагали столько надежд, чистый побег на таком прекрасном древе, когда же придет тот, кто отомстит за вас?

Говоря все это, Маги мало-помалу оживилась, и голос ее, поначалу сиплый и едва различимый, вдруг стал звонким и торжественным, словно у пророчицы. Высокая фигура мнимой ведьмы распрямилась, длинные седые пряди заколыхались на ветру, глаза засверкали – и она вся вдруг засияла в ореоле странного величия, горестного и вместе с тем вдохновенного.

Рауль, слушая ее, чувствовал, как у него нещадно колотится сердце.

Уже раз двадцать он готов был прервать ее и воскликнуть:

– Нет, добрая женщина, этот род не угас! И ветвь, которая, как вы думаете, обломилась, вскоре расцветет вновь. И восстанет из мертвых дитя, которое вы так горько оплакиваете. Потому что я Рауль де Шан-д’Ивер!

Но он поборол жестокое искушение, едва не выдав себя, и, решив дать себе время совладать с бурей чувств, нахлынувших на него, замедлил шаг, чтобы Маги оказалась впереди.

Словно охваченная исступлением, в которое ввергли ее мысли и воспоминания, старуха какое-то время шла, не замечая, что осталась одна.

Но вскоре, не слыша ровных шагов своего спутника, она обернулась и увидела, что Рауль заметно поотстал.

Она тотчас вернулась к нему.

– Что, мессир, рана беспокоит вас? – спросила она. – Может, вы устали и не в силах дальше идти?

– Нет, – ответил молодой человек, – рана – пустяк, я ее уже почти не чувствую, да и ночная прохлада мне на пользу. Ноги же у меня крепкие, и усталость им нипочем. Просто мне почудились сзади шаги, и я остановился послушать.

Маги навострила ухо.

– Вы обмишурились, – через какое-то время молвила она. – Я хоть и стара уже, но привыкла жить под открытым небом, да и спать в лесу на подстилке из сухих листьев мне случалось не раз, и чувства у меня обострились до крайности. Глаз у меня острее, чем у любого франш-контийского лучника… я и среди ночи отличу, кто бредет – волк или лисица… а голос человеческий узнаю издалека даже сквозь жалобные причитания ветра… Говорю вам, мессир, вы ослышались – позади нет ни одной живой души.

– Тогда идемте, – предложил Рауль.

– Пошли!

И молодой человек со старухой двинулись дальше, держась бок о бок; они долго шли, не обмолвившись ни словом, хотя думали, быть может, об одном и том же.

Они миновали две деревни, о которых говорила Маги, но с опасностью ни в одной не столкнулись. В Риксуз они пришли в шесть утра – довольно сказать, что еще стояла глубокая ночь и крестьяне спали в своих накрепко запертых домах.

– Теперь, мессир, – сказала Маги, когда они оставили позади деревенскую окраину, – повторю, нам больше нечего бояться серых. Так что, ежели вы подустали, мы можем спокойно забраться в сарай на отшибе – до него, помнится, отсюда будет пол-лье – и часок-другой поспать там в тиши да покое, чтобы поднабраться силенок.

– Спать? – вскричал Рауль. – Да какой тут сон, когда нужно отыскать и спасти Эглантину! Это было бы слабостью, если не сказать трусостью, которую не простила бы себе даже женщина. Нам далеко еще?

– Да, мессир, далеко… еще очень далеко, и если дорога покамест была гладкой, скоро она станет и впрямь непролазной.

– Так что же? Раз другие по ней проходят, раз вы сами по ней ходили не раз, значит, это под силу и мне.

– Тогда пошли, мессир, и да сохранит всемилостивый Бог вам силы, дабы были они под стать вашей отваге!

Спустя еще пару часов быстрой ходьбы перед взором путников предстала колокольня деревни Сен-Лоран.

Маги остановилась.

– Мессир, – промолвила она, – вы, верно, успели проголодаться?

– Да, – ответил Рауль, – у меня уже почти сутки маковой росинки во рту не было, не считая краюхи хлеба, которой вы угостили меня нынче ночью… но, раз надо, я могу и потерпеть: мне не важно, с чем бороться – одолею усталость, справлюсь и с голодом.

Маги порылась у себя в суме – и нашла там лишь фляжку, на три четверти пустую.

– Только и всего, – прошептала она.

Потом, уже громко, спросила:

– У вас есть с собой деньги, мессир?

– Да.

– Отлично, тогда будет на что купить хлеба. Дайте мне одну монету, и в Сен-Лоране получите то, что нужно…

Тут Рауль принялся обшаривать карманы. Но тот карман камзола, где еще накануне лежал увесистый кошелек, набитый золотом, оказался совершенно пуст.

– Я потерял кошелек! – воскликнул он, когда лишний раз удостоверился, что другие карманы у него тоже пусты.

– Нет, мессир, – заметила Маги, – вы ничего не теряли, вас попросту обчистили.

– Кто же?

– Один из разбойников, что давеча напали на вас. Готова побиться об заклад, потому как поверить в другое трудно.

– Что же делать?

– Не берите в голову, мессир, и эта беда поправима. Коли голодны, значит, насытитесь.

– Что вы задумали?

– О, дело выеденного яйца не стоит, так что и объяснять не надобно. Сейчас мы с вами расстанемся.

– Расстанемся? – удивился Рауль. – Но как же я без вас отыщу дорогу?

– Расставание будет недолгим. Видите там впереди часовню – это в деревне Сен-Лоран?

– Да.

– Там только одна улица – вернее, сама деревня – два ряда домов по обе стороны дороги, так что не ошибетесь… там и слепой пройдет.

– И что?

– А вот что, мессир. Я пойду вперед, а вы, минут через пять, следом за мной… встретимся через сотню метров за крайним домом в деревне.

– Но почему бы вам не пройти по деревне вместе со мной? Может, вы стыдитесь своего рубища и думаете, я настолько ничтожен, что посмею краснеть рядом с вами?

– Нет, мессир, ничего такого я не думаю и даже не сомневаюсь в вашем благородстве и добросердечии. Однако надобно сделать так, как я говорю.

– Но можно хотя бы узнать, почему вы придаете такое значение вещам, казалось бы, совершенно пустячным?

– Потому что так надо.

– Тогда хотя бы намекните на разгадку, удовлетворите мое любопытство.