Хайнц Конзалик - Янтарная комната

— Когда мы уйдем? — спросила однажды Яна.

— Уйдем? — удивилась Фрида. — Когда прикажут.

— А если будет слишком поздно?

— Я останусь до тех пор, пока здесь находится хоть один раненый!

— Русские захватят Кёнигсберг…

— Ну и что? Разве раненые смогут убежать? Я принадлежу им, а они нуждаются во мне.

— Русские будут насиловать… вспомните призыв Эренбурга

— Меня? — Фрида, эта башня из костей и мяса, усмехнулась. — Для этого понадобится четыре сибирских великана.

— Они могут тебя убить! Просто убить.

— Дочка, можно подумать, что ты тоже заражена пропагандой! И немцы, и русские — все нуждаются во мне. И будут рады тому, что я ещё здесь. Мы, врачи и медсёстры, не делим людей на друзей и врагов. Для нас существуют только раненые, больные и нуждающиеся в помощи. Запомни это, дочка!

Последний визит к Сильвии стал для Яны мучительным. Сильвия постоянно передавала сообщения об обстановке в Швецию, а оттуда их пересылали в Ленинград. Десятки тысяч беженцев ожидали на пристани и на вокзале место на корабле или в вагоне. Рыли окопы для новой линии обороны, устанавливали противотанковые бетонные заграждения, прибывали последние резервы, чтобы защитить Кёнигсберг…. Эти сообщения показывали советскому руководству, что отчаяние может мобилизовать небывалые силы и прольётся много крови для захвата Кёнигсберга. И в Ленинграде это понимали. Там люди в условиях жесточайшего голода выдержал девятьсот дней блокады города немецкими войсками, пока в январе 1944 года силами 42-й армии Ленинград не освободили.

Но у Кёнигсберга не было надежды на освобождение. Счёт шёл на дни или недели… окружение стало неизбежным.

— Я хочу попрощаться, — сказала Яна. Она сидела напротив Сильвии, которая только что отставила радиоприёмник.

— Попрощаться? Почему? — Сильвия недоверчиво посмотрела на Яну и покачала головой. — Что это значит?

— Я уеду из Кёнигсберга.

— Ты сошла с ума? Куда ты уедешь?

— Не знаю. Пока не знаю…

— Яна, это же глупо! Ты останешься в Кёнигсберге, выбросишь немецкую форму, отметишься у советского коменданта, получишь советскую форму фельдшера и опять станешь собой — русской. А после победы снова встретишься со своим Николаем.

— Я не могу оставить Михаила Игоревича одного, Сильвия.

— И Михаила Игоревича примут с распростёртыми руками. Он станет героем.

— Без Янтарной комнаты? Чего стоит для него жизнь без Янтарной комнаты? Он останется при ней и последует туда, куда её повезут. Никто не сможет их разделить. И я должна быть с ним, Сильвия. Он присматривает за Янтарной комнатой, а я за ним. Это мой долг.

— Долг! Долг! Ты должна выжить! Ты хочешь где-нибудь сдохнуть, как немецкая медсестра? Яна, через несколько дней ты можешь снова стать русской!

— Без Янтарной комнаты и Михаила Игоревича.

— Ты сумасшедшая, сумасшедшая, сумасшедшая, — закричала Сильвия и вскочила. — Неужели Янтарная комната — самое важное, что есть на свете?

— Для нас — да.

— Тебя надо облить холодной водой, чтобы ты наконец пришла в себя. Что ты сможешь сделать, когда нацистские грабители где-нибудь ее закопают?

— Я буду там, буду знать, где она закопана, смогу выкопать ее после войны и вернуть в Пушкин, в Екатерининский дворец. Это единственная моя задача.

— И ради этого ты рискуешь головой.

— Да. Наши мужчины умирают на фронтах и сражаются за Родину. Я тоже сражаюсь, только на другом поле битвы.

— Боец невидимого фронта Яна! Как героически это звучит! Только… зачем ты пришла?

— Попрощаться, Сильвия. — Яна положила руки на колени. На сердце было тяжело. — Надеюсь, мы еще увидимся.

— Где?

— В Ленинграде или у тебя в Швеции, в Уппсале, или где-нибудь ещё. Чем займешься после войны?

— Пока не знаю. Буду учиться дальше или выйду замуж и нарожаю детей, заведу летний домик в шхерах, кто знает, что ждёт нас в будущем? Тебя найти будет нетрудно: где Янтарная комната, там и ты.

— Так угодно Богу, Сильвия.

— Ты веришь в Бога? — Сильвия озадаченно посмотрела на Яну. — Ты, коммунистка?! Бывшая комсомолка?

— Да. Я верю в Бога. И даже молюсь.

— И правильно.

Когда Яна встала, Сильвия обняла её и они поцеловались как сёстры. Потом Яна быстро выбежала из квартиры, как будто за ней кто-то гнался.

Издалека в сторону города катился грохот канонады. Ветер доносил гром смерти и разрушения.

Двадцать грузовиков с красными крестами наконец загрузили. Ящики с Янтарной комнатой, изнутри обитые войлоком, пометили красной точкой. В других ящиках находилась знаменитая коллекция серебра, картины старых русских и европейских мастеров, в том числе Рубенса, Каналетто и Шпицвега. В отдельный ящик поместили фландрский гобелен 1580 года — огромное полотно размером четыре с половиной на три с половиной метра. На этом ящике чёрной краской нанесли надпись «М-Д-Фос» букву «Б» в треугольнике. Это был гобелен из списка «предпочтений фюрера». «М-Д-Фос» означало Фоса, руководителя особого проекта «Линц», живущего в Дрездене директора музея, а буква «Б» в треугольнике, видимо, Берлин, Берхтесгаден или Борман.

Но теперь это всё не имело значения. Всё, что эвакуировалось на грузовиках Красного креста, считалось «коллекцией гауляйтера Коха».

Доктор Финдлинг попытался ещё один раз поговорить с Кохом. В пять часов утра с участка фронта под Велау доносился артиллерийский огонь. Но Кох оказался вне недосягаемости. Ко всеобщему изумлению, он предоставил свой спецпоезд в распоряжение ожидающим в порту и на вокзале беженцам. Военные и партийные работники регулировали, насколько возможно, начавшийся хаос, когда тысячи людей начали штурм поезда. Приказ «женщин и детей в первую очередь» стал абсолютно бессмысленным, чтобы занять место в поезде, люди толкались, дрались и избивали друг друга. В порту было тоже самое. Штурм предоставленных в распоряжение беженцам нескольких кораблей был борьбой не на жизнь, а на смерть. Клещи вокруг Восточной Пруссии сжимались с каждым часом все сильнее, армии Черняховского и Рокоссовского неудержимо рвались вперёд.

У аппарата Финдлинг застал только Бруно Велленшлага, чей голос, как ему показалось, дрожал от страха.

— Да, доктор, да! Отправляйтесь! — прокричал Велленшлаг в трубку. — Русские наступают на Эльбинг и скоро нас отрежут. Потом будет поздно! Просёлочной дорогой у вас должно получиться! Перегрузка в Берлине, оттуда поезд повезёт груз в Рейнхардбрунн. Гауляйтер обо всём договорился с гауляйтером Тюрингии Шаукелем, и из замка Рейнхардбрунн груз проследует дальше в соляной рудник. В Рейнхардбрунне, вероятно, будет новая ставка фюрера под названием «Волчье логово». Скорее всего. Послушайте, поезжайте наконец! — И положил трубку.