Луи Буссенар - Без гроша в кармане. Среди факиров

Они отошли на несколько сот шагов и подошли к величественным руинам, скрытым под гигантскими, обвитыми лианой, деревьями, образующими непроницаемые зеленые беседки.

– Вот один из храмов богини Кали, жрецом которой я состою, – сказал Берар просто. – Эти люди – хранители развалин, туги-душители, мои верные, неподкупные слуги, исполнители моей воли. В Бенгалии их под моим начальством более десяти тысяч.

Несмотря на все мужество, капитан почувствовал легкую дрожь, выслушав признание, которое Берар сделал так, как будто это была самая простая на свете вещь.

– Куда они пошли? – спросил Бессребреник.

– Они ушли, получив приказание завербовать человек десять помощников и потом отыскать и спасти супругу Сагиба и молодую англичанку. Сагиб нигде не найдет более искусных ищеек и более верных сторожей.

Два человека, обменявшись с Бераром какими-то таинственными знаками, пали перед ним на колени

«Я нахожусь под защитой бенгальских тугов, – это вещь не совсем обыкновенная, – подумал капитан, – и моя милая Клавдия будет очень удивлена, когда узнает, что принимала услуги этих страшных сектантов».

– Как только они найдут след, – продолжал Берар, – они вернутся сюда известить вас, между тем как другие будут продолжать преследование.

– Благодарю, Берар! Твоих благодеяний и услуг по отношению ко мне не счесть, и я, право, не знаю, как и отблагодарить тебя.

– Господин, вы не обязаны мне ничем! Я считаюсь тут царем Мрака, и мне повинуется целая армия фанатиков… Но надо мной стоят просвещенные цари Света, которым я повинуюсь в свою очередь и которые покровительствуют вам… Они приказывают, я слушаюсь их!

– Так, из твоих слов выходит, – сказал капитан, – что обожатели свирепой Кали повинуются браминам…

– Им здесь повинуется все, господин…

– Объясни точнее, друг факир…

– Господин, я должен сохранять тайну, но вы не англичанин, и я отвечу вам. Во-первых, знайте, что место, где мы обитаем, внушает всем такой ужас, что никто, даже белый, не осмелится к нему приблизиться. Здесь земля пропитана человеческой кровью. Здесь были убиты тысячи, миллионы людей, начиная с того момента, когда этот, теперь уже разрушенный, храм воздвигали в честь Дурги, супруги Шивы, которую мы зовем Кали.

– Но в таком случае это страшное общество душителей нечто иное, как религиозная секта?

– Да, господин, это религиозная секта.

– Но я думал, что туги убивают или из мести, или ради грабежа.

Факир слегка улыбнулся и добавил:

– Каков бы ни был мотив, побуждающий туга убивать, убитый в любом случае приносится в жертву богине смерти Кали. Посвященные третьей степени, просвещенные пундиты, указывают на жертву посвященным второй степени, которые, как я, повелевают душителями. А эти последние действуют по нашим приказаниям! Случается иногда, что исполнитель завладевает имуществом жертвы! Что ж вы хотите? Человек несовершенен. Но большая часть, поверьте мне, действует из чистого религиозного принципа.

– Это странно!

– Да, странно, в то же время и естественно. Во вселенной, как это видно везде и всюду, принцип разрушения противопоставляется принципу созидания. Если б не было смерти, уничтожающей жизнь, то на земле был бы избыток живых, несовместимый с равновесием природы. Кали воплощает принцип, уравновешивающий этот избыток. Вот отчего секта тугов со своими таинствами, жрецами и обрядами имеет божественное происхождение.

– Как будто недостаточно болезней, несчастных случаев и в конце концов просто старости! – прервал Бессребреник.

Факир возразил сухо, наморщив лоб и сверкая глазами, как истый фанатик:

– Так учат и так хотят брамины, властители нашей жизни, наших мыслей, нашего ума! Итак, посвященные выполняют священную обязанность! И нет посвященного, который имел бы личные желания! Они выдерживают долгое и трудное испытание… надо быть здоровым и телом, и духом, обладать физической ловкостью, выносливостью, не знать усталости и горя и отказаться от всего, – прежде чем позволят произнести клятву крови у ног богини.

– Клятву крови! Ты уже второй раз упоминаешь о ней… Как путешественник, который хочет знать все и учиться, я хотел бы, чтоб ты сказал мне ее формулировку.

При этой просьбе факир содрогнулся и как бы онемел.

– Моя жизнь принадлежит вам, Сагиб, – ответил он сдавленным голосом, – я готов пролить за вас свою кровь… Но не пытайтесь узнать ужасную клятву, которую мы не смеем повторять даже себе после того, как произнесли ее перед алтарем богини.

– Я не настаиваю, – сказал Бессребреник. – Но, по крайней мере, объясни мне, как английское правительство терпит вас и, более того, даже дарует вам жизнь?

– Ему просто не остается ничего другого. Оно не единожды пыталось нас уничтожить. Но, как всегда бывает в подобных случаях, преследования, мучения и смерть только увеличили ревностность посвященных и придали нашей секте новую силу. После этого мы ужасным образом излили нашу месть на некоторых членов правительства; и оно наконец поняло, что лучше разрешить нам уничтожать ежегодно несколько тысяч туземцев, чем подвергать серьезной опасности жизнь хотя бы нескольких белых, потому что мы никогда ни трогаем белых, если они сами на нас не нападают. Что мне сказать вам еще, господин? Забота, которой мы окружаем учеников, образование, которое мы им даем, и вообще вся наша организация делают нас неуязвимыми. Все это доведено у душителей до высшей степени совершенства. Они будут подстерегать свою жертву дни, недели, месяцы, но в конце концов все-таки найдут способ накинуть на шею роковой черный шелковый платок, который служит нам единственным орудием, потому что нам запрещено проливать кровь. И, наконец, знайте, что у нас есть сообщники везде. Понимаете: везде! В армии, в администрации, в населенных городах, в джунглях… Одним словом, могущество наших властителей безгранично! Впрочем, вы скоро сами убедитесь в этом, потому что, будь я не я, если ваша благородная супруга и молодая англичанка не будут освобождены в самом скором времени!

– Я надеюсь, как и ты, факир, и потому смиряюсь с положением, которое невыносимо, – с ожиданием.

Но Берар, обостренная предусмотрительность которого распространялась, казалось бы, на все, забыл, однако же, что Биканель – посвященный третьей степени, просвещенный – знал все тайны тугов и был способен на страшную месть.

Миссис Клавдия, мужественная супруга капитана Бессребреника, и ее молодая подопечная после их похищения, конечно, ни разу не подвергались особенно серьезной опасности. Между капитаном Бессребреником – нефтяным королем – и Джимом Сильвером, богатым американским миллионером – серебряным королем – давно уже существовало соперничество. Оба они добивались руки миссис Клавдии, которая, как и следовало ожидать, предпочла умного и сердечного француза, притом прекрасного, как полубога, грубому янки, чье единственное достоинство заключалось в деньгах. Этот последний испытывал жестокую ненависть к супругу молодой женщины и никак не мог простить ему его счастья. Кроме того, он все еще страстно любил миссис Клавдию и, несмотря на отсутствие всяких шансов, поклялся, что рано или поздно женится на ней. Для этого он должен был лишить жизни Бессребреника, внешне устранившись от участия в этом деле, и, выбрав удобный момент, явиться к молодой вдове и предложить ей в виде утешения свою руку и деньги. Впрочем, этот последний вариант должен был сам собой рассыпаться в силу определенных обстоятельств. Если даже допустить, что Бессребреника удастся погубить, то из этого еще не следовало, что миссис Клавдия не останется ему верной и захочет утешиться. Но грубый янки рассуждал о сердечных делах так же, как и о делах денежных, и так как ему до сих пор все удавалось купить, то он не сомневался и в том, что ему и на сей раз удастся извлечь все выгоды из своего положения, вопреки всякой вероятности.