Луи Буссенар - Без гроша в кармане. Среди факиров

– Благодарю вас!.. Благодарю!

– А теперь, – сказал джентльмен, – прощайте…

– Вы покидаете нас?.. Это… это невозможно.

– Мне надо исполнить долг: позаботиться о погребении храброго офицера и молодцов, отдавших жизнь за нас… А затем я снова начну свои скитания по белу свету, среди которых вы блеснули для меня солнечным лучом… До свидания, мистер Джим Сильвер.

– До свидания, мистер Бессребреник.

Бессребреник нарочно простился так внезапно с миссис Клавдией. Он желал избежать объяснений, выражений благодарности, нежной сцены прощания, так как чувствовал, что постоянное общество молодой прекрасной женщины становилось для него опасным, расслабляя его приятной, но пагубной сентиментальностью.

Как человек с сильным характером, он решил сразу положить всему конец, и ему это удалось. Нельзя сказать, чтобы при этом сердце его не сжалось болезненно; но он до того выдержал характер, что даже не справился у миссис Клавдии о ее дальнейших планах. Он видел ее в безопасности и не тревожился за ее будущее. Внезапное вмешательство серебряного короля, его неожиданное появление и страстные взгляды, которые он бросал на молодую женщину, – лучше всяких слов свидетельствовали о душевном состоянии миллионера и его намерениях.

Бессребреник подумал:

«Пусть он женится на ней!.. Пусть она сделается серебряной королевой!.. Мне же пора бросить всякую сентиментальность… Нечего терять время попусту… Иди вперед, Бессребреник, или погибай!»

Не обращая больше внимания на золотоискателей, он вырыл глубокую яму и закопал офицера, Пифа, Пафа и Снеговика.

Начинало смеркаться. Так как у джентльмена не было ни гроша в кармане и он сильно проголодался, то без дальнейших церемоний он отрезал кусок мяса от убитой лошади Джима Сильвера и, разведя костер, принялся готовить себе ужин.

Поев с аппетитом и выпив свежей воды, он завернулся в одеяло и уснул как человек, которому дела нет до всего остального. Золотоискатели, пораженные подобным хладнокровием и к тому же напуганные «синими куртками», не тревожили его, так что он проснулся на заре следующего дня и, положив в дорожную сумку остатки своего ужина, отправился в путь.

Он шел целых пять дней, направляясь к станции железной дороги, не встречая никого, ночуя под открытым небом, питаясь чем попало.

Вконец изнемогающий, он добрел до одного из трех деревянных бараков, которые американцы называют громким именем «вокзал». Однако теперь, когда Бессребреник очутился на месте, где цивилизация являлась в виде рельсов, угольного склада, водокачки, отеля, сколоченного из досок, и такого же салуна, – положение его стало еще более затруднительным.

Прежде всего джентльмену надо было добыть себе чего-нибудь поесть. Бессребреник направился прямо в салун и вошел с видом победителя, у которого все карманы набиты золотом. Содержатель салуна попался на удочку и с непривычной для янки предупредительностью, хотя и не трогаясь с места, осведомился:

– Эй, что вам надо?

Бессребреник отвечал просто:

– Не требуется ли вам повар, слуга, кухонный человек?

При этом предложении содержатель салуна даже привскочил и закричал:

– Мошенник!.. Собачий сын!.. Гад!.. А я-то принял его за честного человека…

– Что же бесчестного в том, что я прошу работы и хочу заработать на свое пропитание?

– Стало быть, ты, любезный, и повар, и слуга, и кухонный человек? Так вот что я тебе скажу. Едят здесь только консервы, стало быть, повар не нужен, прислуживаю я сам, а посуду слизывают, то есть «моют», бродячие собаки… Если хочешь, можешь опередить их: есть еще жирные тарелки…

При этих оскорбительных словах, сопровождаемых грубым жестом, Бессребреник захохотал и подошел к хозяину поближе, будто находя чрезвычайно забавной его шутку, но вдруг, изменив голос и манеру, крикнул, в упор глядя ему в глаза:

– Защищайся, свинья!

Янки был на голову выше джентльмена и атлетического сложения. Нимало не испугавшись грозного окрика, он стал в позицию, как для бокса, и проворчал:

– До прихода поезда еще десять минут. Жаль, что машинист и кочегар, мои кумовья, не увидят потехи! Вот бы позабавились!

Сильная пощечина не дала ему договорить, и он только крикнул:

– Ой!

За первой пощечиной последовала вторая. Атлет пробовал обороняться, но не попадал в своего противника; он же между тем продолжал то одной, то другой рукой хлестать янки по лицу, и тот, вконец растерявшись, взвыл от боли и запросил пощады.

Как раз в эту минуту подошел поезд и раздались свистки и звонки.

– Я мог бы убить тебя, – заговорил Бессребреник, – но ограничусь тем, что проучил. Другой раз не станешь оскорблять небогатых путешественников.

В ту же минуту он без церемонии снял попавшийся ему на глаза огромный окорок, подвешенный под потолок; сунул его под мышку и преспокойно вышел из салуна.

Хозяин пытался протестовать и вцепился в него. Бессребреник что было духу ударил его окороком по голове и, гордый своей победой, направился к остановившемуся поезду.

Поезд состоял главным образом из товарных вагонов и имел лишь немногих пассажиров.

Не расставаясь со своей добычей, Бессребреник соскочил на рельсы, проскользнул под вагоны и скрылся.

Один из кондукторов, заметивший его и почуявший в нем безбилетника, с изумлением констатировал это внезапное исчезновение:

– Куда это он провалился?

Зазвонил колокол, засвистел свисток; локомотив, запасшись водой и углем, тронулся.

Кондуктор прыгнул на подножку, рассуждая: «Вероятно, мошенник спрятался где-нибудь в поезде. Ну, попадись же он мне!»

Меж тем Бессребреник, сидя верхом на буфере и плотно прижавшись к стенке вагона, крепко держал у самой груди свой окорок.

Через несколько минут, показавшихся ему бесконечными, поезд тронулся.

Бессребреник, не желавший и дальше оставаться на буфере, подождал, пока опустится ночь, и принялся за выполнение смелого и трудного маневра.

С многими предосторожностями, но, главное, с неподражаемой силой и ловкостью он покинул свой опасный пост и перебрался на подножку. Окорок ужасно затруднял движение, но расставаться с добычей ему не хотелось. Наконец, он додумался взять веревку, за которую ветчина была подвешена к потолку, в зубы, и так пробирался, как собака с добычей, на четвереньках по подножкам. Ему вспомнилась другая ветчина, – которую стащил для своего пропитания Снеговик, – и он с грустью проговорил:

– Бедняга Снеговик!

Без дальнейших приключений, несмотря на толчки и сотрясения, ему удалось пробраться мимо роскошных купе, где с комфортом ехали леди и джентльмены, к последнему вагону в поезде – тяжелому, крепко запертому со всех сторон товарному помещению.