Луи Буссенар - Без гроша в кармане. Среди факиров

Здесь царствовала полная темнота. Бессребреник таращил глаза, вглядывался, ощупывал и наконец нашел задвижку от двери.

Через несколько минут, показавшихся ему бесконечными, поезд тронулся

Продолжая держать ветчину в зубах, одной рукой схватившись за скобу, другой он пытался всунуть в желобок лезвие своего охотничьего ножа.

Двадцать раз он готов был потерять равновесие и свалиться под колеса, но двадцать раз, благодаря своей энергии, уже не раз помогавшей ему творить чудеса, он снова удерживался на краю бездны и продолжал свои усилия.

Наконец ему удалось отодвинуть дверь и проскользнуть в вагон, набитый почти доверху длинными, толстыми мешками. Бессребреник втиснулся между ними, устроившись довольно удобно. Он с наслаждением вытянулся и уснул под шум поезда, мчавшегося в Сан-Франциско. Сон, в котором он так нуждался, продолжался пятнадцать часов, и Бессребреник проснулся только к утру от страшного голода.

Солнечные лучи, пробиваясь через щели внутрь, освещали вагон. Весь он был занят мешками из сурового полотна, о содержимом которых джентльмен не имел понятия. На ощупь это содержимое оказалось мягким, и на нем было удобно сидеть или лежать, поэтому Бессребреник не занялся дальнейшим исследованием.

Он вынул нож, отрезал большой ломоть ветчины и с аппетитом принялся за него. Но окорок оказался очень соленым и копченым. Бессребреника начала мучить жажда, и он с удовольствием отдал бы бутылку собственной крови за бутылку воды; однако, призвав на помощь всю свою выдержку, он решился терпеть и, вытянувшись между двумя мешками, снова заснул.

«Сон – та же еда!» – гласит пословица; но – увы, к жажде она не применима. Никто не говорит: «сон – питье».

В продолжение этого второго сна Бессребреник испытал все галлюцинации томящегося жаждой: ему снились светлые ручьи, журчащие источники, полные графины и даже замороженная вода. Эти видения, быстро сменяясь одно другим, еще более усиливали жажду, доводя ее до настоящей пытки. Джентльмен метался во сне, а проснувшись, заметил, что конфигурация мешков значительно изменилась. Он подумал, что, вероятно, во сне нечаянно прорвал полотно и содержимое мешка высыпалось; но так как уже снова наступила ночь, то убедиться в справедливости предположения было нельзя. Впрочем, это и не представляло для джентльмена особенного интереса. Теперь для него было важно только одно: выбраться из вагона при первой остановке поезда и утолить жажду, мучившую его больше тридцати часов.

Ему пришлось прождать еще долго. Наконец движение поезда стало замедляться, и он остановился у одной из пустынных станций, вроде той, на которой Бессребренику удалось пробраться в товарный вагон. Так, по крайней мере, он предполагал, не слыша разнородного шума большой станции.

Воспользовавшись темнотой, он вышел из своего вагона и перебрался на другую сторону пути, к водокачке.

Из кожаной кишки, надетой на кран, лилась тонкая струя. Бессребреник прильнул к отверстию губами и с жадностью начал пить. Когда жажда утихла, он подумал: «Хорошо бы захватить с собой маленький запасец воды!»

Ему под ноги попалась пустая жестяная коробка из-под консервов. Он поднял ее, выполоскал и – полную – бережно унес с собой, как сокровище.

«Теперь я преблагополучно доеду до Сан-Франциско, – рассуждал он, – а там легко найду способ перебраться через океан в Китай или Японию и вернуться, не истратив ни копейки из собственного кошелька, – совершенно в соответствии с условиями нашего пари».

Несмотря на всю затруднительность своего положения, Бессребреник не терял надежды и бодрости. Он ни на минуту не сомневался в успехе, и, если учесть, что до сих пор он справлялся со всеми трудностями и препятствиями, эта надежда казалась осуществимой.

Поезд все шел и шел; джентльмен еще раз закусил ветчиной и запил ее захваченной с собою водой. Вдруг около двери вагона, снаружи, раздались голоса:

– Нет, это уж слишком!.. Какова смелость! – говорил один голос.

– О, эти канальи-бродяги на все способны.

– Ну, посмотрим!

Дверь отодвинулась, и первый голос произнес:

– Эй, молодец, нечего тебе дольше прятаться…

Бессребреник понял, что обнаружен, но не торопился покидать свое убежище. Он не отвечал и не шевелился.

Вдруг голос, звучавший до сих пор весело, принял жесткую, повелительную интонацию, и к нему присоединился характерный звук взводимого курка.

– Ты прячешься, как крыса в норе… Ну, так подожди же!..

В ту же минуту раздался выстрел. Пуля попала в груду мешков. Бессребреник, оглушенный и ослепленный пламенем выстрела, встал во весь рост, крикнув:

– Не стреляйте!.. Я сдаюсь.

Он появился из своего убежища, подняв целое облако белой густой пыли, вместе с дымом наполнившей весь вагон, и страшно расчихался, между тем как вошедшие кондукторы встретили его появление отчаянным хохотом.

Бессребреник, хотя и был сам веселого нрава, не любил, чтобы смеялись над ним.

Он собирался крикнуть, выразить жестом протест, но не мог.

– Чхи!.. чхи!.. чхи!

Хохот удвоился, сопровождаемый тяжеловесными шутками янки.

Бессребреник, не различая ничего среди белого облака, становившегося все гуще, чувствовал, что пыль забивает ему нос и рот.

– Чхи!.. чхи!.. чхи!

Наконец ему удалось добраться до двери вагона, где стояли, прислонившись, оба пришельца.

Здесь сквозняк, производимый движением поезда, несколько разогнал пыль. Она поднялась в воздух густым облаком, и Бессребреник, прервав чихание, разразился веселым смехом.

Белый с головы до ног, как мельник, только что вышедший с мельницы, джентльмен буквально растворился под густым белым слоем, запудрившим его волосы, насевшим на ресницы, на бороду, покрывшим все платье.

Скоро все объяснилось.

Желая проехать бесплатно, Бессребреник забрался в вагон с мукой.

Один из мешков прорвался, и джентльмен, не зная этого, всю ночь проспал на подстилке из муки.

Когда, умирая от жажды, он отправился за водой, то оставил на подножке белые следы, бросившиеся в глаза кондуктору, который тотчас же понял, что имеет дело с одним из тех путешественников, которые пользуются услугами железных дорог даром.

Подобные пассажиры преследуются беспощадно, их обвиняют – и не всегда несправедливо – в сообщничестве с шайками разбойников, и теперь еще, бывает, нападающими на поезда с целью грабежа пассажиров и кражи перевозимых грузов.

Как бы то ни было, только благодаря его смешному белому костюму, Бессребреника не пристрелили на месте или не предложили ему прыгнуть с поезда на полном ходу. Кондукторы американских железных дорог, как все янки, весьма равнодушно относящиеся к человеческой жизни, не шутят.