Николай Панов - Черное золото [Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. т. XXIII]

Золотой циферблат на темнеющем зданьи
Отзвонил равномерно одиннадцать раз…
У подъездов скрываются длинные тени,
От витрины к витрине ползя и скользя…
Два часа! Два часа беспрестанных хождений!
И везде полисмены, и скрыться нельзя!
Даже стены склоняются хмуро и строго:
«Ровно в час… под часами… ладонью ко рту…»
— Человек! Газету! Порцию грога!
Джим в таверну вошел и снял картуз.
Джим, не пей, не пей! Не раз, не дважды,
Обожжет сожаленья расплавленный воск;
Этот огненный грог не уменьшит жажды,
Он залепит глаза, затуманит мозг.
Против яда не выстоит самый стойкий,
Ведь недаром белый порошок
Передал слуге джентльмен у стойки
И мигнул, а слуга сказал: «Хорошо!»
Поздно! Пьешь! Все безжизненней, все сутулей
Припадаешь к листу печатных строк…
Ты проспишь на этом самом стуле,
Ты проспишь в таверне нужный срок!
За минутой минута… И в каждой столько
Человеческих чаяний. В каждой — век…
Небольшая таверна. Грязный столик.
И за столиком спящий человек…

Бетон и стекло. Вещей воза.
Асфальт освещенных зал.
И крики звонков. И ламп глаза.
И толпы людей. Вокзал.
Сначала качала толпа. Перрон
Свернулся как белый плат.
Бросало по залам. И выпер он —
Нахмуренный циферблат!
Часы. Задержавшийся человек.
Он медлит. Он не спеша
Разгладил картуз на голове,
Расправил зеленый шарф.
Стоит. Следит глазами орла:
…Минута… еще… сейчас…
Тяжелая стрелка замерла
Рванулась — и пробил час!
Толпа проходила темнее сна
В цилиндрах, в пальто, в поту…
Один отделился. И подал знак,
Ладонь приложив ко рту.
— «За мной!» Зашагали. И в темноте
Под неба сырой тафтой,
Навстречу бесшумно скользнула тень
Приземистого авто.
Шагнули в кабинку.
— «Готово?» — «Шпарь!»
Мелькнул и унесся сквер.
Посол засветил потайной фонарь
И вытащил револьвер.
— «Ты шутишь, товарищ?» — «Молчите, вы!»
Мотор уносился вдаль.
— «Шофер!» — «Бесполезно!» У головы
Блеснула пустая сталь.
— «Но вы?..» — «В преступлениях отчет нам дай
Посланник фашистов я!
Твой истинный спутник — Джим Фертайн,
В таверне — мертвецки пьян!
Вам завтра же наши нанесут
Последний удар в игре;
Тебя ж ожидает правый суд
И казнь за великий грех!»

Мостовые дрожат от моторов и ног,
Смотрят сотнями глаз этажи
Небоскребов. И свет проникает в окно
Кабачка, где потушены лампы давно,
Кабачка, где проснувшийся Джим.
На распухших глазах будто ржавый засов,
Мысли скачут безумно мчась.
Он вгляделся в глубь карманных часов,
Он вскочил: без минуты час!
Опоздал! До вокзала — двадцать минут,
Незнакомец уйдет с поста.
Не задержишь минут, не искупишь вину!
Отравлен! Опоздал!
К дверям. По скользкой мостовой
Сквозь гром, сквозь рев сирен
Бежать. Раздавят, — что с того!
— Оставьте, полисмен!
В коленях дрожь, в глазах рыжо,
В ушах — моторный шум.
Трамвай несущийся. Прыжок.
— «Вожатый, я спешу!»
— «Вожатый!» — дрожь засохших губ —
— «Поверь, вожатый, в то —
— Весь мир — на карте!» — «Не могу!»
Авто. Прыжок в авто.
— «Шофер, гони!» — шатнулся кэб,
Кругом звонки, огни…
— «Ты видишь деньги в кулаке?
Гони, шофер, гони!»
Мотор хрипит, кварталы ест,
Пронзают тьму глаза.
Вокзал. Приехали. Подъезд.
Асфальт блестящих зал.
Неужели? Не ошибка ль то?
Где часов нумерованный шар,
Он стоит в картузе и в широком пальто,
Он закутан в зеленый шарф!
Он глядит вперед, шарф рукой берет.
— Революция спасена!
Пусть звенит в ушах, Джим умерил шаг
И подал условный знак.

Не закутанный плащ и маска,
Не холодная сталь Дамаска,
Пролетарский удар верней
Заговоров минувших дней.
Пролетарская мощь верней
Сокрушавшего троны вала —
Чердаков и сырых подвалов
Многолетняя сила в ней.
В чердаках и в сырых подвалах
Миллионы людей таят
Черный флаг, на котором ало
Вышит лозунг: «Пролетариат».
Этот флаг развернется скоро!
Приказанье уже дано
Через весь многогранный город:
«Завтра ночью». А в эту ночь:
В эту ночь поднялась над всеми
Пятерня железной руки;
Начиняли гранаты семьи,
Дети смазывали курки.
И до самой работы ранней,
Точно полосы черной ржи,
Колыхались залы собраний
Боевых рабочих дружин!
…В эту ночь, нахально и грубо,
Телефонный гремел звонок,
Голоса хрипели из трубок
И сбивались курьеры с ног;
И начальник тайной охраны,
Рыхлый, будто бисквитный торт,
Принял поздно, вернее рано,
Комиссара фашистских орд.
— «Это верно?» — «Конечно, верно!
Этот заговор, — верьте, сэр, —
Создан силами Коминтерна,
Инспирирован СССР!»
— «Ах, оставьте! Не все ль равно чью
Чуем руку. Но если вихрь
Разразится вот этой ночью,
Мы не сможем рассеять их!
Сэр, поймите! Мы были б рады
Лишь двухдневной отсрочке. Да!
Негритянских стрелков отряды
Отовсюду спешат сюда!
Сэр, вы можете?» — «Безусловно!»
«Вы отсрочите бунт?» — «Уже!
Тратить незачем лишних слов нам
Об отсроченном мятеже!»
…В эту ночь в угрюмую залу,
Где винтовки и чертежи,
Незнакомца привез с вокзала
Возбужденный, усталый Джим…

Незнакомец сел посреди стола,
Окруженный ждущей толпой,
Он откинул зеленый мягкий шарф
С будто каменного лица,
Он сказал: — «Еще не упущен срок.
Восстание завтра в ночь?
Товарищи! Нужно задержать
На несколько дней удар!»
— «Отсрочка?» — Дыханье затаив
Сгрудились вокруг стола.
— «Отсрочка?» — И кто-то с лицом, как мел,
Протискивался вперед.
Приезжий вскочил на шаткий стол
И взмахнул бумагой в руке:
— «Товарищи, знайте! Так решил,
Приславший меня Коминтерн!
Капитал силен. Только общий взрыв
Сокрушит вековой нарост —
Через несколько дней в целом ряде стран…
Вам понятно? Пишите же приказ:
„Отложить на четыре дня!“»
Он стоял наклонившись, он смотрел
Как всплывали линии строк,
Как один за другим подходили вожди
И подписывали приказ,
И лиловый луч скользил по чертам
Будто каменного лица.
Тише! В темную дверь прогремел удар,
Отозвавшись во всех сердцах. —
— «Обыск? Пойманы?» В каждом кулаке
Засверкала серая сталь.
— «Джим, открой! Приготовьте динамит:
Я включу, если нужно, ток!»
… В хмуром зале кучка хмурых людей,
Малокровный фонарный свет
Освещает стол. А на столе
Тот, чей признак — зеленый шарф…
Дверь открылась. И в светлый круг шагнул
Покачнувшийся человек,
Человек в нахлобученном картузе
И широкий, мягкий, зеленый лоскут
Обвивает его лицо.

Миг, и заряженный стержень
В каждой ладони поник.
Крик изумленья несдержан —
— «Черт? Привиденье? Двойник?
Кто же из вас настоящий,
Перерядившийся кто?
Этот — у двери стоящий,
Этот — вскочивший на стол?»
Ждали сурово и строго,
Гнет ожиданья морил.
И человек у порога
Медленно заговорил:
— Сжалась когтистая лапа,
Плотно захлопнулся клапан,
Ружья как иглы ежа!
Я разворочал замок сам,
В грохоте выстрелов жегся,
Через мучительство бокса
Перешагнул — и бежал!
Я пробегал как жирафа,
Я пробирался как мышь
По проводам телеграфа,
По оконечностям крыш!
Тьма, надвигаясь, хватала,
В улицах был как в лесу,
Но пролетарским кварталам
Добрые вести несу!
Век голодовок и каторг
Кончился. Больше не жить им,
Капиталистам! И вот:
Этот субъект провокатор
Обезоружьте, свяжите
И охраняйте его!
Горе ищейкам и гончим!
Страх и сомнения прочь!
Мы начинаем и кончим
В эту, грядущую, ночь!