Владимир Зарвин - Иголка в стоге сена

Сказав сие, он откупорил горловину меха и с той же удивительной ловкостью налил вина каждому из гостей.

— Может, и ты выпьешь с нами, хозяин? — предложил ему Тур.

— Увы, я калека, и от вина у меня мутится разум, — на миг лицо Харальда исказилось в болезненной гримасе, — да и других гостей обслуживать надо! Похоже, пан Воевода собирается гулять до утра…

Он отвесил гостям поклон и удалился вместе с сыном.

— Дивный человек, — произнес Тур, когда за датчанином затворилась дверь, — губы смеются, а в глазах — тоска и боль. Похоже, несладко ему пришлось в жизни!

— Да ну его! — фыркнул Чуприна, набрасываясь на вино и снедь. — Давайте лучше выпьем за нас! Кто знает, когда еще представится случай попировать! Может статься, в последний раз собираемся вместе…

— Не хотелось бы, чтоб он был последним, — грустно вздохнул Бутурлин. — За время наших скитаний я прикипел к вам душой!

— А вот я не могу сказать, что прикипел к тебе, боярин! — от смешения в утробе вина и браги развеселился Чуприна. — Но все же какая-то польза нам от тебя была!

Не подрядил бы ты нас на охоту за беглым татем, в наших сумах до сих пор бы гулял ветер! А нынче мы сами себе паны: каждому по силам купить хутор да клок земли впридачу!

Как мыслите, братья, сколько волов приобрести можно за те деньги, что будут у каждого из нас, когда мы скарб Волкича разделим?

— Ты уже и делить хочешь? — нахмурился Тур. — Или забыл, для чего нам нужны деньги? Мы на вольных землях собирались начать новую жизнь: дикую степь распахать, возвести валы с засеками, чтобы всякий человек, что поселится на той земле, мог жить без страха.

Но большое дело требует больших трат, и чтобы свершить его, нужна казна. Народ ведь к нам потянется все больше неимущий. Что сможет мужик на себе унести, от господ убегая, с тем к нам и придет.

А как ему пахать да строить, когда нет ни заступа, ни плуга?

На какие деньги приобретет он косу и серп, сбрую, чтобы лошадь запрячь, саму лошадь?

А мы дадим ему серебра, он и обзаведется хозяйством. И лишку назад брать с него не будем, сколько взял в долг, пусть столько и вернет. Ибо не лавочники мы, не ростовщики, а вольные люди!..

…Еще оружие подкупить, когда старое выщербится, братьев из неволи вызволить — вот на что пойдет добро, отнятое у татя, — закончил мысль Тур. — А о хуторах да о сытой жизни нам думать не время. Важнее дела есть!..

— Ну да, братьев из неволи выкупать — дело святое… — вздохнул, помрачнев, Чуприна. — И без оружия нам — никуда…

— Тогда чего грустишь? — потрепал его по плечу. Газда. — Выпей вина, сразу легче станет!

— Нет, братья, пить мы больше не будем, — помотал седым чубом Тур. — Бежать из неволи лучше на свежую голову! Кто знает, что нас ждет впереди… Мне, чтобы дорогу к схрону найти, ясный разум нужен. Да и вам похмелье ни к чему. Доберемся до дома — там и отпразднуем!..

— Помнишь, Тур, ты рек, что над каждым властвует судьба, от которой не уйти? — вспомнил слова старого казака Бутурлин. — Скажи, можно ли заглянуть в грядущее, узнать, что нас ждет?

— В грядущее? — нахмурился Тур. — Трудно сказать… Я вот опасность чую, путь к дому по наитию могу отыскать, но грядущее от меня все больше сокрыто…

…Бывает, вспыхнет на мгновение яркий свет, и я вижу, что ждет впереди. Но вызывать видения не могу. Они приходят сами, нежданно, и, чаще всего, от них нет проку…

…Лет двадцать назад, когда у меня была семья, отправился я в поход на Крым с другими казаками. Ничто не предвещало беды, даже предчувствия дурного не было.

А по дороге домой мне словно иглу кто-то в сердце вонзил. Свет померк в глазах от боли, и вдруг увидел я, как пылает в огне наше селение, как мечутся в огне женщины и дети.

Едва придя в себя, дал я плети коню, помчался навыручку родне. Только и успел крикнуть побратимам, чтобы скакали за мной! Когда ворвались в селение, оно уже пылало вовсю.

Пока мы на Крым ходили, крымская орда решила к нам в гости наведаться. Немногих мужчин, что дома остались по причине старости, вырубили в неравном бою, а женщин и детей заперли в домах и, обложив соломой, подожгли.

Искромсали мы татар в капусту, да только родных спасти не смогли. Лето тогда жаркое было, сухое, пламя до неба доставало. Не успели мы затушить пожар, в один день все казаки семьи утратили. Погибла там и моя Христина с детьми, семилетним Иванком да Ганнусей пятилетней…

…Долго я горевал. Все понять не мог, почему Господь загодя не известил меня о татарском набеге. И просил его потом не раз, чтобы он вовремя показывал мне грядущее. Ведь какой прок в том, что я вижу его, если ничего изменить не смогу?

Да только у Господа свои виды на нас, грешных. Не знаю, внял ли он моим просьбам. Что-то в грядущем я, и впрямь, вижу, но лишь изредка и мало…

Одно лишь ведаю: все мы игрушки в руках Божьих, и человеку спорить с Господом не с руки. Какой путь он кому наметил, такой нам пройти и суждено. Так что, не спрашивай меня, Дмитрий, о грядущем. Нынче у меня нет видений, а врать мне совесть не велит!..

…За бревенчатыми стенами избы надсадно выла вьюга. Казалось, ни ей, ни ночи не будет конца, а Дмитрию так хотелось, чтобы наступило утро. Закончив ужин, казаки улеглись отдыхать на деревянных лежанках возле натопленной печи.

Пока Воевода и его люди праздновали поимку татя, о побеге нечего было и думать. Посему Газда с товарищами решили дождаться, когда утомленные гульбой жолнежи отойдут ко сну.

Боярин знал, что должен уснуть хотя бы ненадолго, но сон к нему не шел. Предчувствие беды заставляло его думать о тевтонском Командоре, притаившемся совсем рядом, за стенами соседней избы.

Пока Воевода и стражники безмятежно пируют, он, словно паук в тиши, плетет паутину, нового заговора. И кто знает, какое коварство готовит в эту ночь посланник Магистра?

Дмитрий твердо решил, что спать он сегодня не будет. Но сон подкрался к нему незаметно. Сладкая истома разлилась по телу боярина, смежила его веки. Какое-то время он еще боролся с дремотой, но потом сдался, и она, накрыв его теплой волной, унесла в Страну Забвения.

Там никогда не было зимы, поля круглый год укрывал благоуханный ковер цветов, и диковинные птицы пели сладкими голосами в кронах вечнозеленых деревьев.

В этой стране Дмитрий встретил Эвелину. Несказанно прекрасная, она шла босиком по морю душистых трав, и ее головку украшал, подобно короне, венок из ярких полевых цветов. В глазах и улыбке девушки было столько нежности и любви, что сердце Дмитрия затрепетало, как трепещут крылья птицы, рвущейся после долгой зимы в лазурь весеннего неба…

…Они встретились посреди луга, озаренного лучами доброго, нежгучего солнца, и обняли друг друга.

— Любимый! — шептала княжна, прижавшись щекой к его груди. — Никто, никто тебя у меня не отнимет, ты — навеки мой!