Игорь Саврасов - Мальтийское эхо

Ещё более сожалел Андрей Петрович о том, что оставляет несколько приятелей и коллег, с которыми ему было легко общаться, взгляд которых при прощании был искренне грустным. Особенно тронули красные от волнения, с дрожащими седыми ресницами влажные глаза соседа по площадке, пожилого скрипача из Оперного театр. Тот часто вечерами и по выходным захаживал в гости к Андрею, или Андрей к нему. Тоже одинокий человек. Сосед этот взялся присматривать за квартирой, показывать её покупателям. Ему оставлены ключи и право распорядиться оставшимся имуществом.

Подобрать агентство недвижимости, найти хорошего риэлтора оказалось увлекательной игрой. И если раньше Андрей Петрович не любил и не умел заниматься скучными практического или хозяйственного характера делами, то теперь, открыв интернетные страницы с темой «Продажа недвижимости», он увидел возможность на базе информационной тьмы построить матрицу оптимального планирования действий. Особый привкус этой экспериментальной деятельности придал звонок жене, когда та сказала в обычной своей манере: «Делай что хочешь! Только теперь я не могу «подпинывать» тебя и направлять, так что не «продешеви» того, что у тебя осталось». «Вдохновенные слова!» — подумал Андрей и на душе стало даже как-то веселей. Будто и вправду «дали пинка».

За три дня звонков и обсуждений с риэлторами были выбраны три, а в последний перед отъездом день был заключён договор с одним из них, тем, чья эффективность была наиболее убедительной. Впрочем, может ли вообще стоять вопрос об эффективности, разумности и убедительности в таком деле, как расставание с прошлым.

Меру расставания с прошлым фиксировали вешки на трассе, эти глупые зачеркнутые знаки: конец города, конец области, края. Край! Чего?

Андрей вспомнил последний перед отъездом вечер с Верочкой. Он молчал и листал (в который раз листал!) фотоальбом. Он уже полюбил несколько фотографий Веры-девочки и Веры-девушки. Она сидела за ноутбуком и что-то набирала текстом, заглядывая то в одну толстую книгу, то в другую, то шурша листами в тетрадях с записями от руки. Лицо её было сосредоточенным и даже непроницаемым.

Мужчина решил нарушить тягостное молчание. Ведь через несколько часов ему отправляться в дорогу. Сразу на рассвете. Нужно найти лёгкую тему для разговора. И такую, что даст надежду. Надежду обоим.

— Скажи, пожалуйста, дорогая. В начале сентября, когда я вернусь, будет День знаний.

— Знаю.

— Обещаешь научить меня пользоваться твоей «машиной времени»?

Вера Яновна наконец повернула к Андрею Петровичу лицо и улыбнулась.

— Обещаю, дорогой. Обещаю показать и объяснить суть работы. А научиться ты должен сам!

— Спасибо. Я хороший ученик, «хорошист».

— Ты — «отличник»!

— Ещё раз спасибо, — и тут Андрея заметил, как Верочка бросила недовольный взгляд на его руки, в которых он держал листочки со стихами из фотоальбома.

— Ты здесь похожа на раненую птицу. И сейчас так смотришь! Что тебя ранило тогда? Расскажи, пожалуйста. Мне это важно знать!

Вера резко вскинула огромные глаза. Секунду внимательно смотрела в глаза Андрею, пока лёд взгляда не подтаял, и появилась влага доверчивости.

— Правда? Хорошо, но коротко и один раз! Я познакомилась с мужем, отцом Паши в Тарту. Он старше меня на семь лет. Мне тогда 20, ему 27. Он музыкант, уже лауреат престижных конкурсов. В 21 год я родила. Мы к тому времени поженились, муж переехал в Петербург. У меня «на носу» защита кандидатской, разъезды, семинары, консультации. Пашке всего два годика. И муж требует к себе внимания, заботы и о нём, и о сыне. И его таланту нужен покой, уединение и репетиции, репетиции. И тоже разъезды! Я прошу подругу помочь с ребёнком на время моих командировок. Она и «помогла». Стерва! Остальное, думаю, тебе, мужику, не нужно разобъяснять?!

— Не нужно, — тихо ответил мужчина. — А стихи, вложенные здесь, об этом? Можно пару-тройку прочесть?

— Чего уж там: читай.

И сейчас, в машине, эти стихи отчётливо зазвучали в голове Андрея. Оказывается, он выучил их наизусть. Вот первое:

И сразу второе:

Андрей Петрович остановил машину.

«Почему, прочитав эти чудесные стихи лишь единожды, я запомнил их наизусть?»

«Потому что они очень искренние. Это — крик! Это крик, обращённый к тебе. Лично к тебе, Андрей!»

«Способен ты взять на себя ответственность? Новую ответственность! Трудно, очень трудно ответить».

«Конечно, я не буду «перетягивать одеяло на себя». Но под одним одеялом… я разучился… Как быть вместе, быть родными, но и быть свободными? Как?»

Мысли об одеяле услужливо подняла из подвала памяти ещё одно Верочкино стихотворение:

На обочине дороги стояла машина, в которой дремал уставший Андрей Петрович. Он был за рулём уже пять часов. Нужно поспать минут сорок и снова в путь. Ему снился сон о том, что они с Верочкой гуляют по тёплому песку на закате у кромки моря.

Она спрашивает: «Тебе правда понравились мои стихи? Они ведь очень грустные!» Он отвечает: «Очень грустные! И очень понравились! Но есть, есть в них… отражение солнца… есть остров надежды, где «улыбается печаль». «Она говорит: «Мне стыдно признаться, но я снова хочу замуж… За тебя…» «Да, да, разумеется», — неопределённо протянул он, неожиданно увидев поразительную картину: из моря на крепеньких ножках, но ещё неуверенной походкой, выходит на песок… мальчуган, возрастом чуть за годик и направляется к ним. И улыбается, и тянет ручки. И над головой мальчугана светлое пятно и оно вращается, всё увеличиваясь и увеличиваясь в размерах. И наконец, это пятно превращается в рассветное небо.