Чуфо Йоренс - Я подарю тебе землю

— Вы не сделали этого, зная, что сами поступаете противозаконно, ведь так?

Советник ответил с явным раздражением:

— В любом случае, это вина гражданина Марти Барбани, который своим мнимым подарком ввёл меня в заблуждение.

Трое судей переглянулись, после чего велели советнику вернуться на своё место и вновь вызвали Марти Барбани.

Бонфий тут же задал ему вопрос:

— Сеньор Барбани, разве вы не знали, что ваш поступок является преступлением? Вы отдаёте отчёт, что если бы это был обычный суд, вас бы обвинили в вероломном нападении на чужую собственность в ночное время, да ещё и во главе банды соучастников?

— Мы спасали жизнь невинного человека, а сделать это законным путём не могли, — ответил он. — К тому же, мы ничего не взяли и никого пальцем не тронули. Уверяю вас, я стремился лишь защитить невинную женщину. Я охотно заплачу штраф, если потребуется.

Эусебий Видиэйя снова вмешался, перебив своего коллегу:

— На этом суде мы занимаемся другими вещами, — возразил он. — Так что, если мои уважаемые коллеги не возражают, перейдём к следующему обвинению.

Марти вышел из зала и направился к судейскому столу, чувствуя, как его все больше охватывает жар.

Оттуда он оглядел зал и обратился к судьям:

— Уважаемые сеньоры: около четырех месяцев назад на мое родовое гнездо напала банда поджигателей, обратив в пепел все, что мне было дорого. Но это еще не самое страшное, ведь дом можно отстроить заново. Однако при пожаре погибли моя мать, Эмма де Монгри, и старый слуга, Матеу Кафарель, служивший нам со времен моего детства. Моя мать умерла, наглотавшись ядовитого дыма во время этого странного пожара. Перед смертью она описала их главаря: с него упал капюшон, и она смогла разглядеть его лицо. Как известно, все трусы прячут лица, а потому все они были закутаны в плащи. Но этот человек обладал столь приметной внешностью, что его описание засело у меня в памяти. Три дня назад, накануне litis, на меня напал и ранил человек, обладавший теми же приметами, едва ли это случайное совпадение. Меня пытался убить тот же человек, который поджег дом моей матери. Лишь благодаря Провидению мне удалось избежать гибели.

— И какие особые приметы этого человека заставляют вас подозревать, что это не было простым совпадением? — спросил Эусебий Видиэйя.

— Дело в том, что тот человек обладает более чем приметной внешностью. У него очень светлые волосы, почти бесцветные глаза и изрытое оспой лицо. Вот и скажите: много ли таких людей можно найти в нашем графстве?

— Объяснитесь, пожалуйста, — потребовал судья Понс Бонфий.

— Как я уже говорил, перед смертью мать очень точно описала этого человека. Так вот, когда я позавчера вечером покидал Пиа-Альмонию, в темноте на меня напал незнакомец, обладавший точно такими же приметами. Он ударил меня отправленным кинжалом, и я лишь чудом избежал смерти, благодаря вмешательству Провидения в лице духовника графини, падре Эудальда Льобета, который может это подтвердить. Если бы не он, litis бы не состоялся. А кто заинтересован в том, чтобы разбирательство не состоялось? И кто ещё в нашем городе имеет доступ к амфорам с чёрным маслом, кроме меня и сиятельнейшего вегера?

Эусебий Видиэйя весьма заинтересовался последним обстоятельством.

— Свидетельство падре Льобета, безусловно, очень весомо, — заметил он. — Кроме того, у нас есть показания караульного, который в ту ночь совершал обход. Что касается последнего заявления, то будьте добры его объяснить.

— Уважаемые судьи, среди развалин сожженной конюшни в имении моей матери я нашел вот это, — с этими словами Марти выложил на судейский стол закопченный осколок амфоры, на котором еще можно было разобрать римские цифры и буквы, означающие дату и номер. Судьи принялись рассматривать улику, передавая ее из рук в руки. — Пожар обладал целым рядом весьма характерных признаков; судя по тому, что его не удавалось погасить водой, это был не обычный огонь.

Судьи тщательно изучили переданный им предмет.

— Объяснитесь, пожалуйста, — попросил судья Бонфий.

— Сеньоры, в этих амфорах доставляют черное масло из дальних земель. Они все учтены и пронумерованы. Это делается для того, чтобы удобнее было контролировать его доставку в Барселону. Прежде чем я заключил сделку с сиятельнейшим вегером города, мне потребовалось разрешение смотрителя рынков и аукционов, и товар хранился в подвалах его резиденции. Номер и дата на этом осколке свидетельствуют, что амфора принадлежала к одной из тех партий.

В зале воцарилась гробовая тишина.

Немного посовещавшись с коллегами, судья Фортуни сказал:

— Участники суда, чтобы не терять времени даром, вам позволяется выступать со своих мест, если, конечно, суд не посчитает нужным вас вызвать.

Марти вздохнул с облегчением — головная боль по-прежнему была невыносимой.

— Сиятельнейший советник, что вы можете сказать по поводу улик, представленных сеньором Барбани?

Бернат Монкузи, казалось, опешил, но очень быстро взял себя в руки.

— Итак, уважаемые сеньоры, вот вам пример, как излишнее радение на благо графства порой приводит к печальным последствиям. Вы сами видите, как этот человек нагло искажает факты, пытаясь обвинить меня в том, к чему я не имею ни малейшего отношения. Мой бессовестный недруг прекрасно знает, каково хранить в своем доме черное масло, с какими неудобствами это связано и какой опасности я себя подвергаю. Теперь же он пытается запятнать мое имя. Когда он решил, что будет вести дела непосредственно с моим сиятельным коллегой, вегером Барселоны доном Ольдерихом де Пельисером, чтобы не платить пошлину на ввозимые в город товары, я убедил его оставить в моем большом подвале изрядный запас амфор — на тот случай, если возникнут проблемы с доставкой, чтобы город не остался без света. Поскольку все амфоры одинаковые и различить их трудно, я приказал своему слуге их пересчитать и пронумеровать, но точно так же поступает и он. Сеньор Барбани утверждает, что этот осколок сосуда — из той партии, что хранится в моем подвале. Однако позвольте заметить, с тем же успехом он мог принадлежать и к одной из его собственных партий. Я не удивлюсь, если окажется, что у него с матерью были серьезные разногласия, ведь, имея единственного сына, она жила в своем уединенном поместье в далеком Эмпорионе, хотя могла бы проживать в нашем прекрасном городе. А теперь скажите, уважаемые судьи: с чего бы женщине жить в деревне и гнуть спину от зари до зари, если она может проживать со всеми удобствами в одном из лучших домов нашего города? Это не первый и не последний случай, когда семейные ссоры перерастают в самые отвратительные преступления. Я отвергаю любые обвинения в попытке поджога и заявляю, что не знаком с альбиносом, участвовавшим в этом гнусном деле. И пусть истец попробует доказать обратное.