Карен Мейтленд - Убить сову

— В доме женщин, конечно. Их главная себя в вине не ограничивает. Это — прямо из Франции. Присядь, отдохни немножко, ты так устал. Соберись с силами, тебе они понадобятся. Я покажу тебе пару трюков, каким, точно знаю, твои высокородные леди не научат.

— Уверен, ты у этих женщин... научилась не одной такой штуке... слышал, эти чужеземные шлюхи могут...

Голос Филиппа перешёл в громкий храп. Потом послышалось что-то, похожее на звук падения тяжёлого тела, но храп не стал тише.

— Османна?

В окне, закрыв белизну, появилось лицо Пеги. Только кому-то очень высокому вроде неё под силу до него дотянуться. В темноте я не могла разобрать выражения её лица, но чувствовала от неё запах пота Филиппа. Я прижалась к стене. Мне не вынести её насмешек, только не это.

— Османна! — шепот стал более настойчивым. — Османна, я знаю, ты не спишь. Встань так, чтобы я тебя увидела.

— Тебе что, завтра не хватит времени надо мной поиздеваться? — спросила я. — Зачем приходить ночью? Не сомневаюсь, ты придёшь смотреть, как меня сожгут. Ты ведь всегда этого хотела, из мести моей семье?

— Османна, послушай, я...

— Я уже тебя слышала. Ты что, выбираешься развратничать каждую ночь? Или тебе показалось забавным сделать это у меня под окном, чтоб я слушала? Ну, тогда ты повеселилась, а теперь сжалься и просто уйди, оставь меня в покое.

— Слушай меня, занудная мелкая кошка, — рявкнула Пега. — Никто из бегинажа не может подойти к этому месту, ни Учительница Марта, ни остальные. Они пытались. Единственный способ, которым я могла избавиться от этого ублюдка Филиппа — раздвинуть ноги. Нельзя же просто так подойти и напоить его усыпляющим вином, он бы что-то заподозрил. Есть способы справиться с мужчиной, госпожа, которые узнаёшь, когда приходится выживать в этом мире.

— И я должна быть благодарна, что ты пожертвовала своей добродетелью, чтобы поговорить со мной? Мне показалось, это было тебе не так уж сложно. Только не говори, что тебя прислали меня исповедовать.

— Никто меня никуда не посылал, — огрызнулась Пега. — Я пришла, потому что сама так решила, хотя зачем мне это понадобилось — Бог знает. Ты самая упрямая в мире лиса, откусываешь любую дружески протянутую руку.

— Тогда почему бы тебе не уйти и не оставить меня в покое?

— Потому что я такая же упрямая, как ты. Я слышала о том, как ты бросила вызов старому д'Акастеру. Как ему удалось породить такую дерзкую девчонку — тайна, которую знает только твоя мать. Несмотря на всё, что я болтаю, мне не хватило бы смелости пройти через такое до конца. У тебя вера как у святой. Хотелось бы мне иметь хоть четверть.

— Ты ошибаешься, Пега, — мягко сказала я. — Это не вера, это ненависть.

— Неужто? Это я могу понять. Видала я, как ненависть заставляет людей идти на смерть, где любая вера тотчас сдалась бы. Ты так сильно ненавидишь своего отца? Значит, у нас с тобой всё же есть кое-что общее.

Я кинулась к окну, попыталась дотянуться до Пеги. Мне хотелось прикоснуться к ней, ощутить тепло человеческой руки.

— Я боюсь, Пега. Мне так страшно, ты не представляешь. Я не смогу... мне не хватит сил... Помоги мне, Пега, прошу, помоги!

Я старалась не плакать, но слёзы сами потекли по лицу. На мою руку опустилась грубая рука, твёрдая и тёплая, как будто Пега могла вытащить меня на волю через крошечное окошко. Я вцепилась в её руку как потерявшийся ребёнок, жаждущий, чтобы его не отпускали, словно в её силах защитить меня от всех ужасов и этой жизни, и будущей.

— Пега, — попросила я, — дай мне что-нибудь острое, твой нож или кусок разбитой бутылки. Что-то, чем я смогу убить себя до утра. Я не могу идти в огонь, Пега, не могу.

— Думаешь, я пришла, чтобы помочь тебе убить себя? Я крала, лгала и прелюбодействовала ради тебя этой ночью, детка. Думаешь, я собираюсь добавить ещё и убийство?

— Если я сама это сделаю — это не убийство, Пега. Прошу, помоги мне. Умоляю. Не дай им меня сжечь, Пега.

— Я и не собиралась допустить, чтобы тебя сожгли, девочка. Как думаешь, зачем я здесь? Но надо поторапливаться. Сейчас твой кузен храпит, как старый кабан, но не хотела бы я оказаться поблизости, когда он проснётся. Голова у этого ублюдка будет гудеть, как стая шершней, и поделом ему.

— Что ты собираешься делать?

— Вытаскивать тебя отсюда, конечно. Зачем ещё я, по-твоему, пришла? Декан хранит ключ при себе, не доверяет даже Филиппу. Поэтому придётся вытаскивать тебя через крышу, детка. Там одна солома.

— Но мне до неё не дотянуться.

— Да. Но я смогу. Меня в Улевике не просто так великаншей прозвали. У меня есть верёвка, сделаю дыру и подниму тебя. Кто-то крепко молится за тебя, детка — этот морской туман нам само небо послало. Он укроет меня, пока я буду работать, и спрячет нас по дороге отсюда.

Лицо Пеги исчезло из окошка, и я услышала, как она разгребает камыш на крыше. Постепенно через темный потолок стал проникать белый свет.

— Но нам нельзя возвращаться в бегинаж, Пега. Они придут за мной туда, и тебя тоже заберут. Филипп обязательно скажет, что это ты сделала.

— Филипп никогда не признается, что его обманула шлюха. Но он придёт за мной, это точно, и я не собираюсь с ним встречаться. Нет, детка, нам с тобой придётся исчезнуть. Корабль во Францию, а там — кто знает куда? Мне ужасно хочется посмотреть мир, прежде чем умру, не только эту паршивую деревню. Может, у нас ничего не выйдет, и если поймают — скорее всего, сожгут обеих. Но сначала нас придётся поймать, и уж мы заставим их побегать. Вот что я скажу, Османна — хочешь рискнуть? Теперь мы с тобой вместе, девочка. Я рассчитываю на твою учёность и на свою силу. Вместе мы сможем справиться с этим миром.

Испанский мученик, святой покровитель пьяниц. Запретил приносить жертвы языческим богам, за что его зажарили на решётке и оставили на съедение зверям. Его имя носят шесть древних английских церквей.

Я никогда не забиралась на дерево выше этого. С него можно видеть весь Улевик, и холмы за ним. Я балансировала на ветке и даже не держалась, только прижала руку к шершавой коре, но не схватилась за неё — рука просто лежала. Если бы захотела — я могла бы пройти по этой ветке, ни за что не держась, но я этого делать не собиралась. Пока. На следующий Майский день будет ярмарка, снова приедут акробаты и на этот раз возьмут меня с собой. Я готовилась, упражнялась всю зиму, а весной я им покажу. Всем покажу. Украду у отца острый нож и разрежу перепонки между пальцами. Тогда Улевику придётся отпустить меня, я больше не буду ему принадлежать.

Я уеду с акробатами, далеко, за холмы, туда, где замки и города, которые даже больше этого леса. И однажды я снова вернусь сюда, на ярмарку. На мне будет красная с золотом одежда, и Уильям меня не узнает, а я ни разу не заговорю с ним. Я буду ходить по пружинящему шесту, а когда те двое, что держат его на плечах, будут подбрасывать шест вверх, я стану делать сальто и снова приземляться на шест, и пальцы у меня будут раздвинуты, как лепестки цветка. Все будут мне хлопать, особенно Уильям, а потом я с ним заговорю, и только тогда он поймёт, что это я.