Карен Мейтленд - Убить сову

— Ребёнок очень болен. У тебя есть какие-нибудь лекарства?

Он устало провёл рукой по лицу.

— Откуда мне знать, что с ней делать? С ней всегда возилась мать. Я не умею заботиться о больных детях.

Алан тяжело поднялся со скамьи, опираясь о стену и нетвёрдо держась на ногах. Он пошарил на полке, нашёл маленький горшок и выскреб в чашу немного чего-то чёрного и липкого. Я схватил его за руку.

— Нет, Алан, тебе нужно сохранять трезвый ум. Что сказала бы на это твоя бедная жена? Твой сын — хороший мальчик, и ему нужна твоя помощь.

Он яростно выдернул руку, чуть не ударив меня по лицу.

— У тебя что, глаз нет? Уильям не мой сын! Пусть д'Акастер сам заботится о своих бастардах. Если уж тебе так хочется лезть не в своё дело, отец, попробуй начать с тех шлюх и ведьм из дома женщин. Как так — у них есть еда, а во всей деревне ничего нет? Почему чума не тронула их скот, и даже потоп их не коснулся? Они нас сглазили, вот почему. Всё это сделали те бабы.

Он шлёпнулся на скамью.

— Что ещё ты хочешь узнать, отец? — Он покачал трясущимся пальцем перед моим носом. — Я слышал, что они спаслись, даже когда на них наслали Оулмэна, и я скажу тебе почему — у них есть та реликвия. Она защищает их и обращает все напасти на нас. Пока у них не отберут реликвию — Улевик в опасности.

Я знал — Алан считал меня никчёмным. Вся деревня смеялась надо мной из-за того, что я не смог заставить кучку женщин подчиниться. Эти женщины заплатят за то, что выставили меня на посмешище, дорого заплатят.

Я крепко сжал в кулаке свой железный крест.

— Клянусь, Алан, я заберу реликвию. Так или иначе я заставлю их отдать её мне.

День, когда после Рождественских праздников женщины возвращаются к работе — ткачеству и прядению.

Сгорбившись на стуле, я снова попыталась запихнуть ложку тёплого пюре в рот Целительницы Марты. Немного пюре стекло по её губам, я собрала его ложкой и снова сунула в рот. Ей стало чуть лучше. Несколько дней назад почти всё, что я пыталась ей дать, вытекало наружу, а теперь либо она стала глотать получше, либо я приспособилась держать ложку правильно. Устав глотать, она откинулась назад. Край покрывала промок там, где её стошнило, и рубашка тоже. Нужно сменить, иначе высохнет и появится неприятный запах.

Она не могла говорить, но наблюдала единственным здоровым глазом, ничего не упуская из вида. Она указывала на какой-нибудь непорядок в лечебнице, а если мы не могли её понять, снова и снова издавала невнятные звуки, а потом, в раздражении, переходила на крик. Она не успокаивалась, пока всё не устраняли — очищена грязная кровать, поправлена сползшая повязка, разожжён огонь в чадящем очаге. Целительница Марта никогда прежде не была такой злой и нетерпеливой. Но раньше она вечно была занята, а теперь могла только наблюдать. Она часто плакала. Иногда по морщинистым щекам на подушку тихо катились слёзы. Иногда она громко рыдала, захлёбываясь и стуча здоровой рукой по деревянному краю кровати, так что появлялись лиловые синяки.

Я растирала её лавандовым маслом, чтобы прояснить разум. Она успокаивалась, но мне кажется, скорее из гордости, чем от масла — ведь даже в таком болезненном состоянии она помнила значение запахов.

Некоторые бегинки, к примеру Кэтрин, отказывались к ней подходить. Кэтрин говорила, что боится расплакаться и расстроить Целительницу Марту. Но я думаю, на самом деле она боялась заболеть сама, как будто Целительница Марта была заразной. Другие приходили, они не могли оставаться в стороне. По вечерам я часто видела, как у её постели сидят бегинки или другие пациенты. В основном после наступления темноты, когда комната освещалась только тусклыми свечами и лицо Целительницы оставалось в тени.

А когда наступал день, она оставалась одна, у кровати лежали только маленькие дары — ленты, сладко пахнущие сухие травы и цветы, краски которых угасли, как призраки лета. Такие подношения кладут к ногам статуи святой. Но что могла Целительница Марта дать бегинкам? А те, прячась в тени, выкладывали ей все свои помыслы. Целительница Марта ничего не говорила, лишь неразборчиво мычала. Но они уходили удовлетворенные, будто получили отпущение. Она, а не Настоятельница Марта, была маткой нашего улья, беспомощной и беззащитной, и мы, рабочие пчелы, с радостью служили ей.

Я поднесла чашку к её губам.

— Попробуй немного выпить, Целительница Марта. Тебе это полезно.

Она пристально смотрела на меня.

— Гар!

— Пожалуйста, Целительница Марта. Ты же сама писала в своём травнике — ландыш, настоянный на вине, восстанавливает речь. Я приготовила точно по твоему рецепту.

Слышит ли она? Если бы знать... Но она также писала, что лекарь должен быть терпелив. «Исцеление требует времени» — гласила запись. Если бы я могла надеяться, что время исцелит её, я была бы рада ждать. Но что, если я прожду недели и месяцы, не давая ей нужного лечения?

Кто-то тронул меня за плечо. Я оглянулась — позади стояла Хозяйка Марта.

— Ну, как она? — Хозяйка Марта едва заметно кивнула в сторону Целительницы Марты.

— Почему бы вам не спросить её? — сказала я, опускаясь на стул.

Она ободряюще похлопала бессильную руку.

— Поправляешься, Целительница Марта? Хорошо. — Она кричала так, словно больная оглохла. Потом, всё ещё сжимая слабую руку, как кроличью лапку на удачу, Хозяйка Марта обратилась ко мне с тем, зачем на самом деле пришла. — Там, у ворот, женщины. Принесли больных — троих детей и старика. У них лихорадка.

— Больные? — тупо повторила я.

— Та же лихорадка, что мы видели в деревне. Похоже, она распространяется. Куда мы их положим? — Хозяйка Марта нетерпеливо шаркала ногой, как будто просители уже у неё на руках, а она ждёт от меня указаний, куда их положить. Она окинула пронзительным взглядом переполненную лечебницу. — Надеюсь, сюда не принесут больных со всей деревни. Они же помнят, что мы отлучены. Возможно, священник сослужил нам добрую службу, не то все они стояли бы у наших ворот, и Настоятельница Марта потребовала бы кормить всю ораву, не думая, откуда брать еду.

Она покачала головой — такое безрассудство было за гранью её понимания.

— Но всё же надо разобраться с теми, что пришли. Лучше отвести их в приют для странников, в соседний дом. Не стоит пускать сюда, вдруг болезнь заразна.

Я кивнула, благодарная за принятое решение. Ну что я могу для них сделать? Хозяйка Марта сказала — разобраться. Сказала так легко, словно приказывала подоить корову. А что мне известно о лихорадке? Что если она перейдёт и на бегинок? Я уже чувствовала взгляд Целительницы Марты, которая хочет сказать, что так я всех убью.

Я слишком плотно подоткнула одеяло Целительницы Марты, но она не пошевелилась. Я поправила безжизненную руку, небрежно брошенную Хозяйкой Мартой, погладила пальцы, устраивая поудобнее. Рука лежала под неестественным углом. Я поправила снова, получилось не лучше. Я смотрела на неё, пытаясь представить, как должна лежать нормальная рука.