Анджей Земянский - Побег из Фестунг Бреслау

Шильке опустил голову. Тайна делалась все более зловещей. Сокровища, которых никто не найдет. Ладно. Он начал сомневаться.

— Ну а упаковщики?

— Ой, вот это уже совершенный бред. Когда наверху началась паника, так просветили всех. Все, к чему они могли иметь доступ. Уже не искали улики, а только выслеживали, а не случилось ли где и чего странного. Вот они и узнали, что среди упаковщиков погибло два человека. Вроде как странно. Но что с этим делать? В этой группе никто ни малейшего понятия не имел, что дальше происходит с ящиками. Никто!

Над их головами степенно нарастал глухой гул. Все подняли головы. Над ними как раз пролетала группа бомбардировщиков В-25 Митчелл, прикрываемая истребителями Р-39 Аэрокобра. Бомбардировщики и истребители были американского производства, только цвет заезд свидетельствовал, что это не ВВС США, а только Красная Армия наносит визит без предупреждения.

— Минутка перерыва в сухопутных атаках, — буркнул Лангенау.

— А что они станут бомбардировать?

— Знаешь, нам еще как-то не докладывали.

Шильке пожал плечами.

— Ну а, возвращаясь к делу…

— А не к чему возвращаться. Вам это следствие поручили исключительно ради порядка. А вдруг как что-то и выявится. Только я тебе вот что скажу. А ничего не выявится. Пока что никто даже придумать не может причин этой странной операции АК. — Эсэсовец снял шлем, еще вытер лицо от пота и поглядел в небо на самолеты, исчезающие над морем развалин. — Никто не знает, как связать поляков с Бреслау. После войны, пользуясь лишь миноискателем и лопатой, они ничего не найдут, так что единственный их мотив отпадает. Возможно, это только стечение обстоятельств, но, возможно, загадка, которую никто так и не разгадает.

Лангенау энергично поднялся и кивнул нашей паре рукой.

— Пошли. Я напишу для вас письмо относительно храброй атаки абвера на этом участке обороны.

— Зачем?

— Ну, быть может, очередной орден получишь. Внукам покажешь.

Они быстро пошли в тыловые расположения. Шильке вновь глянул на Холмса. Тот таинственно усмехнулся.

— Что? Сомнения? — шепотом спросил поляк.

— Хмм… А к тебя нет?

— Конан Дойл так сконструировал Шерлока Холмса как персонаж, что для него не было неразрешимых загадок.

Чтобы успокоить Риту и несколько раз привести ей все причины, по которым та не могла отправиться с ними к Лангенау, понадобилось где-то с четверть часа.

— Так ведь я и так же торчу в этом бронированном автомобиле! — кричала та. — А если бы кто-то пристрелил меня из фаустпатрона?

— Послушай, — пытался объяснить Шильке, — нас еще ожидает сложная дорога назад в центр, а потом в Карловице.

— Да что ты говоришь, — передразнила она его серьезный тон. — А там нас ожидают драконы и циклопы с дубинами?

— Да перестань уже свои шутки.

Повисла мучительная тишина. Если, естественно, можно назвать тишиной, грохот орудий, заглушенный только лишь тонкой броней. Холмс попробовал сменить тему.

— И что ты обо всем этом думаешь?

Шильке пожал плечами.

— В версию Лангенау я верю и считаю, что в данный момент никто на свете не знает, где эти ящики спрятаны.

Холмс кивнул.

— Вот именно.

— И я не имею ни малейшего понятия, почему поляки решили уничтожить как раз эти доклады.

— Это могло быть случайностью или ошибкой. Но… Ты этот адреналин чувствуешь?

Шильке удивленно глянул на польского агента.

— Следствие — оно словно секс. Круче всего под самый конец.

— Или же случится преждевременное семяизвержение, — интеллигентно вмешалась Рита.

— Ладно, давайте попытаемся дожить до оргазма, — усмехнулся Холмс. — Крупманна ты знаешь лучше. Думаешь, он и вправду затаился на обратном пути?

— Да. А если еще при этом пьяный в дымину…

— Ой, не надо, — перебил его Холмс. — Я же сам знаю, как после одного глотка водки от меня несло, как из пивной. Это, а еще капелька актерского таланта…

— Гораздо больше меня интересует, на кой черт он должен был бы там ожидать.

— Очевидно то, что Крупманн приехал к Лангенау, поскольку узнал, что мы будем у него.

— Каким образом?

— Услышал где-то, что кто-то интересуется именно этим эсэсовцем. Об остальном догадался.

— Этот гестаповец хочет нас убить? — включилась Рита. — Берлин окружен. Кто знает, что стукнет ему в голову.

Холмс глянул на красотку.

— Берлин окружен, — повторил он вслед за ней. — Потому меня гораздо больше интересует, чего боится Крупманн. Для бегства самолетом делается поздно, а если он останется здесь, русские сделают ему то же самое, что он делал другим, только раз в десять больше, ведь они более умные и могут придумать много чего интересного.

— Ну, — кивнул Шильке, соглашаясь. — Может, поедем другой дорогой?

— Вдоль линии фронта, — иронично заметил Холмс. — У тебя имеются для этого какие-нибудь документы, или ты собираешься превратиться в дежурного висельника?

— Тогда сменим тактику. Пускай солдаты не едут за нами на грузовике. Пусть идут вдоль дороги, укрываясь в развалинах.

— Они не станут поспевать за броневиком.

— Вовсе даже наоборот. Пускай Ватсон каждые сто-двести метров изображает какую-нибудь поломку. Пускай выходит, стучит по шинам, заглядывает под низ… Лишь бы только солдаты нас не опередили.

— Вот это имеет смысл. Если Крупманн нас задержит, то часть отряда заходит ему за спину, а часть ожидает в укрытии.

— Хмм…

— Тогда к делу. Предупреди людей.

Когда Шильке вышел, и Рита с Холмсом остались сами, девушка не могла сдержаться, чтобы не завести беседу:

— Вот знаешь, — глянула она на поляка, никак не могу тебя ни раскусить, ни оценить.

— В каком смысле? — заинтересованно глянул тот.

— Ну, то что я не знаю твоего жизнеописания, биографии — это понятно. Это часть профессии. Но ты вообще не такой, как остальные люди.

Холмс никак это не прокомментировал.

— Я не могу раскусить даже такие мелочи, как, к примеру, твои привычки. Как будто бы тебя не существовало. Или, как будто бы тебя создали несколько месяцев назад.

— Возможно, что меня не существовало.

— Ой, перестань. Вот я считала, будто бы ты любишь хороший кофе. А когда ее не стало — с одинаковым удовольствием пьешь эрзац. Ты даже не куришь маниакально. Не так, как Дитер.

— Любая вредная привычка, когда тебя посадят, может стать орудием пытки. Либо морковкой, либо палкой.

— Мне ты своей болтовней разведчика глаза не замылишь. Я же знаю, что ты весьма впечатлителен, необычайно начитан… Я слышала ваши дискуссии с Дитером. Ты молниеносно ассоциируешь факты, у тебя какая-то просто невероятная наблюдательность, а что самое паршивое, ты можешь применять собственные наблюдения. Здесь и сейчас. Сразу!

— Твой любимый мужчина тоже это умеет. Нужно было лишь открыть тот клапан в мозгах, который все тормозил.