Анджей Земянский - Побег из Фестунг Бреслау

Шильке знал, что из материалов дела мало чего следует. Они могли бы стать всего лишь основой долгосрочного следствия, проводимого исключительно на основании домыслов. А сейчас на это нет времени, тем более, в отношении офицера, отмеченного Железным Крестом и награждаемого за образцовую службу. Нет, у Крупманна на него ничего не было. И он широко усмехнулся.

— Ты тут говорил кое-что о бумагах… А ты не помнишь одного такого купца из Голландии, по-моему его звали Амбитиус? Ты с ним, вроде как, немного торговал?

— Ну да, я продавал ему произведения искусства.

— А на твоих расписках не указано, что ты продал. Имеется лишь подпись и полученная сумма.

— К этому ты никак не прицепишься. Все законно.

Теоретически — так. Вся проблема лишь в том, что настоящее имя Амбитиуса — Джульен Боу.

Крупманн застыл.

— Ты все правильно услышал, Джулиен Боу, агент британской разведки. — Шильке инстинктивно затянулся сигарой и с трудом сдержал приступ кашля. — И вот теперь оказывается, что Хайгель передал тебе мое дело. Дело человека, застрелившего Джульена Боу! — И вновь сигарный дым пошел в легкие, но на сей раз Шильке это как-то вынес. — Это что, разве не шайка? Или хуже: заговор?

Крупманн даже качаться на ногах перестал. Шильке решил его добить.

— Так, говоришь, гильотина в тюрьме на Клечкау Штрассе будет работать до последнего? Тебя успеют обслужить?

Крупманн уже не выдержал, и только «томмиган» в руках противника удержал его от рукоприкладства.

— И что тебе эта блядь из крипо наговорила?! — закричал он. — Эту продажную девку нужно утопить в…

Рита уже не могла слушать эти оскорбления, она выскочила из машины так быстро, что ее никто не мог удержать.

— Ты что сказал, свинья?! — Рита бежала в их сторону, перезаряжая дамскую «шестерку», которую носила в сумочке.

И в этот момент прозвучал выстрел. Пуля попала Шильке прямо в спину. Ужасная сила бросила его прямо в объятия Крупманна. Дитер еще успел заметить широко раскрытые от изумления глаза гестаповца.

— Это не я… — еще успел сказать Крупманн, когда второй выстрел, едва задевший ухо Шильке, попал ему прямиком в лицо. Оба рухнули на землю.

Застрекотал пулемет из броневика. Рита схватила Шильке за руку и рванула в сторону. Еще один выстрел, и поток крови хлестнул, заливая Дитеру глаза. Буквально мгновения разделяли их всех от того, чтобы перестрелять друг друга. Но через кровавую мглу Шильке видел, что пулемет бьет куда-то вбок. Остальные солдаты тоже должны были видеть, что это никто из сопровождавших Крупманна. Они бросились в стороны развалин в поисках укрытого стрелка.

Шильке не мог вздохнуть. Не мог он и подняться. Холмс с Ватсоном тащили его под руки к машине. Другая пара несла Риту сложив руки «в стульчик». Все не могли поместиться в тесных внутренностях броневика. Боже, ну как им сказать, что я не могу дышать? Холмс положил Дитера на бок и попытался быстро стащить летную куртку. Он даже хотел разрезать ее ножом, только американское изделие не желало поддаться, удалось лишь подвернуть ее на шею.

— Черт! — услышал Шильке. — Будешь возносить благодарственные молитвы Штехеру. Пуля у меня в руке!

Ну как им сказать, что он не способен вздохнуть!?

— И что там? — спросил Ватсон.

— Пуля не прошла. Зато ребра наверняка пошли на фарш.

— На рентген. И немедленно!

— А что с девушкой?

— Прострелена рука, размозжена кость. Я даже ее вижу. — Ватсон умело накладывал жгут. На всю катушку в больницу, а не то наши немчики откинут копыта!

Холмс занял место водителя. А Шильке уже перестало быть крайне важно сообщить им всем, что он не способен дышать. Его окутала темнота.

Большинство громадных наземных бункеров уже было занято русскими. С запада и с юга твердыня съежилась до городского центра, а точнее — до его фрагментов. В руках у немцев остались только два гигантских строения: на Фриц Гайслер Штрассе и на Вайсенбургер Штрассе. Но Холмс знал, что попасть туда граничило с чудом, а рука Риты требовала немедленного хирургического вмешательства. Так что он остановил броневик в заломе стены. Ему удалось быстро найти санитаров с носилками, которые занесли раненых в подземный госпиталь, а точнее: в ряд душных подвалов, тянущихся под госпиталем святого Георга. Оба поляка занялись интенсивным ускорением врачебного осмотра и перемещением «своих» раненых в кошмарной очереди упырей, что заключалось, в основном, в передаче неких сумм в долларах определенным лицам. Их таланты и личное обаяние (ну и доллары, которые могли они предложить) привели к тому, что Риту положили на операционный стол в течение получаса, что могло бы считаться подвигом в мировом масштабе, если учесть, что некоторые тяжело раненные ждали иногда целый день перевязки. Зато Шильке валялся на носилках в ужасной вони, среди стонов, воплей, молитвенных просьб, в пространстве настолько душном и клаустрофобном, что единственное, о чем он мечтал — это о свежем воздухе. Только фиг вам. Ватсон с Холмсом вернулись лишь через час.

— Мы все узнали. Поехали дальше.

— Что с Ритой? Мы оставляем ее здесь? — слабым голосом спросил Шильке.

— Пока что — так. В противном случае, она могла бы истечь кровью.

— В отличие от тебя, — вмешался Ватсон.

Поляки схватили носилки и с огромным трудом начали пропихиваться к выходу.

— Куда мы идем?

— В Карловиц. Туда, где не шмаляют по всем и из чего только можно, как здесь.

— Ну а Рита…

— С ней ничего не случится. Хайни останется, чтобы следить.

— Но…

— И молчи в тряпочку, недовольный ты наш. Мы хотим поглядеть, что эта пуля сделала с тобой внутри, а для этого нужен приличный рентген, организованная по-старому больница, а не этот передвижной морг.

В конце концов, они вынесли Шильке на воздух. Несмотря на жару и дым, облегчение было таким невообразимым, что Дитер чуть не потерял сознание. Поляки с трудом вставили носилки в броневик. Французский грузовик в конце концов приказал долго жить, так что солдатам пришлось пробираться в Карловице каждый по-своему.

О том, чтобы ехать на броне, никто не хотел и слышать. Тем более, что им нужно было проехать через длинный мост, причем, без предварительной разведки.

Вне всякого сомнения, поначалу судьба им способствовала. Их советский броневик прорвался через мост без единой царапины, а на небе не появилось ни единого «поликарпова». Удача покинула их на Корсоаллее: кончился бензин. Холмс с Ватсоном, ругаясь как сапожники, вытащили носилки и дальше отправились пешком. Что ни говори, это было лучше, чем толкать броневик, или же пережить остановку на другом берегу реки. Карловице до сих пор был раем по сравнению с закрытым дымами пожаров центром. Тонущие в зелени виллы, множество цветов, готические башенки церкви святого Антония на фоне чистого неба приводили на ум все, что угодно, но никак не войну.