Уильям Голдинг - Бог-скорпион

— Понимать мне положено по статусу. Ведь я твой дед, пусть ты и не принадлежишь к основной ветви имперского древа. Поведай же, что тебя тревожит.

— Время.

Старик серьезно кивнул.

— Время убегает сквозь пальцы, подобно воде. Нам только и остается, что в изумлении наблюдать его быстротечность.

Мамиллий вновь закрыл глаза, наморщил лоб и принялся мерно раскачивать головой.

— Время стоит на месте. Каждый день тянется вечность. Я не в силах выносить длительность бытия.

Старик на мгновение задумался, потом вынул из стоящей справа корзины какую-то бумагу, бегло просмотрел и бросил в левую корзину. Множество искусных рук потрудилось над тем, чтобы придать его облику исключительное благородство, заметное даже на фоне погруженного в полумрак сада, и безупречность, от блестящей под редкими седыми волосами лысины до кончиков ухоженных ступней.

— Миллионы людей уверены, что внук Императора — пусть и от побочной ветви — совершенно счастлив.

— Я уже испытал все возможные пути к счастью.

Император издал странный звук, который можно было бы принять за смех, если бы он не завершился приступом кашля и по-римски громким сморканием, и снова обратился к бумагам.

— Час назад ты хотел помочь мне с петициями.

— Тогда я еще не начал их читать. Неужто весь мир думает только о том, как бы вымолить себе подачку?

В саду вспорхнул соловей, опустился на темной стороне кипариса и робко взял пару нот.

— Продолжай сочинять поэзию. Мне особенно понравилось стихотворение, которое ты решил выгравировать на яичной скорлупе. Оно потешило мои чувства гурмана.

— Я узнал, что так уже делали до меня. Больше не буду писать стихов.

Некоторое время они молчали, готовясь внимать соловьиным трелям, но птица, будто почуяв высокое происхождение слушателей, смутилась и улетела.

Мамиллий тряхнул тогой.

— Все эти годы я скорбел об Итисе [4] Итис — герой греческой мифологии, сын Прокны и Терея. — Здесь и далее примеч. пер. . Что за глупая страсть!

— Попробуй другое искусство.

— Декламацию? Кулинарию?

— Для первого ты чересчур застенчив, а для второго — чересчур молод.

— Мне казалось, ты поощрял мои наклонности гурмана.

— Пойми, Мамиллий, кулинария — это не юношеские забавы, а способ воскресить юность.

— Отец Империи любит говорить загадками. Но мне по-прежнему скучно.

— Не будь ты столь восхитительно прозрачен, я прописал бы тебе отвар сенны.

— Увы, мой стул регулярен до отвращения.

— Причина в женщине?

— Неужто я похож на дикаря?

На сей раз Император не сдержался. Он почти совладал с выражением лица, однако затрясся всем телом и через миг расхохотался до слез. Лицо юноши порозовело в закатных лучах.

— По-твоему, я смешон?

— Прости. Не знаю, поймешь ли ты, что отчасти моя суровая нежность к тебе коренится в твоей… Мамиллий, ты так отчаянно современен, что лишаешь себя простых радостей из боязни прослыть старомодным. Если бы ты только мог увидеть мир моими скорбными гаснущими глазами!

— Беда в том, дед, что я не ищу радостей. Ничто не ново под луной. Все уже изобретено, все изучено. Время застыло.

Император бросил в корзину очередное прошение.

— Ты слышал о Китае?

— Нет.

— Я впервые узнал об этой земле лет двадцать назад. Тогда я решил, что это остров где-то за Индией. С тех пор мне удалось собрать кое-какие обрывочные сведения. Известно ли тебе, Мамиллий, что Китай — Империя побольше нашей?

— Не может быть. Это нарушение законов природы.

— И тем не менее. Порой я замираю от восторга, представляя, что наш земной шар держат две руки — одна загорелая, а вторая, насколько мне известно, желтая. Быть может, как в той комедии, рано или поздно человек встретится со своим утраченным двойником.

— Байки путешественников.

— Я пытаюсь показать тебе, что мир необъятен и полон чудес.

— Предлагаешь посетить Китай?

— Морем плыть нельзя, а пешком или по реке ты будешь добираться десять лет, если пропустят аримаспы [5] Аримаспы — мифический народ на крайнем северо-востоке древнего мира. . Оставайся дома и развлекай одинокого старика.

— Благодарю за приглашение в личные шуты.

— Мальчик мой, — решительно сказал Император, — тебе пойдет на пользу кровавое побоище.

— Подобные подвиги я оставлю твоему законному наследнику. Постум — прирожденный вояка. Пусть забирает все сражения себе. Кроме того, война удешевляет жизнь, а я и так считаю, что моя — дешевле некуда.

— Тогда Отец Империи не в силах помочь своему внуку.

— Я устал от безделья.

Император вперился в юношу пристальным взглядом.

— Так я был слеп? Берегись, Мамиллий. Наша странная дружба возможна только при условии, что ты не будешь слишком деятельным. Я хочу, чтобы ты прожил долгую жизнь, пусть даже и умер от тоски. Забудь о честолюбивых притязаниях.

— Меня не интересует власть.

— Продолжай убеждать в этом Постума. Оставь трон ему. Он мечтает править.

Мамиллий покосился на занавески, шагнул вперед и прошептал Императору на ухо:

— И все же ты предпочел бы, чтобы твою тогу с пурпурной каймой унаследовал я.

Император наклонился вперед и торопливо проговорил:

— Если его люди услышат, мы оба не проживем и года. Не смей повторять подобные слова!

Мамиллий вернулся к колонне; Император взял новую бумагу, бегло просмотрел ее в сумеречном свете и отбросил прочь. Собеседники молчали. Соловей, уверовав, что в темноте его не обнаружат, вернулся на кипарис и вновь завел свою песню. Наконец Император тихо сказал:

— Спустись по ступенькам, пересеки лужайку, устилающую нашу низину, обогни пруд с лилиями и войди в туннель. Через сто шагов ты окажешься на портовом причале…

— Я хорошо изучил окрестности.

— К тому времени уже совсем стемнеет, и ты толком ничего не увидишь. Просто скажи себе: «Здесь два причала отделяют от моря сотню кораблей, тысячу домов и десять тысяч человек. И любой из них отдал бы все на свете, чтобы стать незаконнорожденным, но любимым внуком Императора».

— Склады, таверны, притоны. Деготь, масло, трюмные воды, фекалии, пот.

— Ты не любишь человечество.

— А ты?

— Я мирюсь с ним.

— А я его избегаю.

— Нужно, чтобы Постум сделал тебя наместником. Египет?

— Греция, если это обязательно.

— Боюсь, там занято, — сокрушенно сказал Император. — И еще очередь стоит.

— Ну, тогда Египет.

— Да, отправляйся туда, Мамиллий, ради твоего же блага. По возвращении ты застанешь вместо меня лишь горсть пепла и одну-две статуи. Так будь же счастлив, если хочешь подбодрить стареющего правителя.

— И что в Египте может меня осчастливить? В мире нет ничего нового, и Африка — не исключение.