Александр Дюма - Три мушкетера. Роман

К счастью, буря начала затихать. Однако море ещё бушевало: маленькую лодку подбрасывало на волнах, точно ореховую скорлупу.

- К шхуне! - приказал Фельтон. - И гребите быстрее!

Четыре матроса принялись грести, но море так сильно волновалось, что вёсла с трудом рассекали воду.

Тем не менее беглецы удалялись от замка, а это было самое важное.

Ночь была очень тёмная, и с лодки уже почти невозможно было различить берег, а тем более увидеть с берега лодку.

Какая-то чёрная точка покачивалась на море.

Это была шхуна.

Пока четыре матроса изо всех сил гребли к ней, Фельтон распутал сначала верёвку, а потом и платок, которым были связаны руки миледи.

Высвободив её руки, он зачерпнул морской воды и спрыснул ей лицо.

Миледи вздохнула и открыла глаза.

- Где я? - спросила она.

- Вы спасены! - ответил молодой офицер.

- О! Спасена! - воскликнула она. - Да, вот небо, вот море! Воздух, которым я дышу, - воздух свободы… Ах!.. Благодарю вас, Фельтон, благодарю!

Молодой человек прижал её к своему сердцу.

- Но что с моими руками? - удивилась миледи. - Мне их словно сдавили в тисках!

Миледи подняла руки: кисти их действительно онемели и были покрыты синяками.

- Увы! - вздохнул Фельтон, глядя на эти красивые руки и ласково качая головой.

- Ах, это пустяки, пустяки! - воскликнула миледи. - Теперь я вспомнила!

Миледи что-то поискала глазами вокруг себя.

- Он тут, - успокоил её Фельтон и ногой пододвинул к ней мешок с золотом.

Они подплыли к шхуне. Вахтенный окликнул сидевших в лодке - с лодки ответили.

- Что это за судно? - осведомилась миледи.

- Шхуна, которую я для вас нанял.

- Куда она меня доставит?

- Куда вам будет угодно, лишь бы вы меня высадили в Портсмуте.

- Что вы собираетесь делать в Портсмуте? - спросила миледи.

- Исполнить приказания лорда Винтера, - с мрачной усмешкой ответил Фельтон.

- Какие приказания?

- Неужели вы не понимаете?

- Нет. Объясните, прошу вас.

- Не доверяя мне больше, он решил сам стеречь вас, а меня послал отвезти на подпись Бекингэму приказ о вашей ссылке.

- Но если он вам не доверяет, как же он поручил вам доставить этот приказ?

- Разве мне полагается знать, что я везу?

- Это верно. И вы отправляетесь в Портсмут?

- Мне надо торопиться: завтра двадцать третье число, и Бекингэм отплывает с флотом.

- Он уезжает завтра? Куда?

- В Ларошель.

- Он не должен ехать! - вскричала миледи, теряя своё обычное самообладание.

- Будьте спокойны, - ответил Фельтон, - он не уедет.

Миледи затрепетала от радости - она прочитала в сокровенной глубине сердца молодого человека: там была написана смерть Бекингэма.

- Фельтон, ты велик, как Иуда Маккавей! Если ты умрёшь, я умру вместе с тобой, - вот всё, что я могу тебе сказать!

- Тише! - напомнил ей Фельтон. - Мы подходим.

В самом деле, лодка уже подходила к шхуне.

Фельтон первый взобрался по трапу и подал миледи руку, а матросы поддержали её, так как море было ещё бурное.

Минуту спустя они стояли на палубе.

- Капитан, - сказал Фельтон, - вот особа, о которой я вам говорил и которую нужно здравой и невредимой доставить во Францию.

- За тысячу пистолей, - отвечал капитан.

- Я уже дал вам пятьсот.

- Совершенно верно.

- А вот остальные пятьсот, - вмешалась миледи, берясь за мешок с золотом.

- Нет, - возразил капитан, - я никогда не изменяю своему слову, а я дал слово этому молодому человеку: остальные пятьсот причитаются мне по прибытии в Булонь.

- А доберёмся мы туда?

- Здоровыми и невредимыми, - подтвердил капитан. - Это так же верно, как то, что меня зовут Джек Бутлер.

- Так вот: если вы сдержите слово, я дам вам не пятьсот, а тысячу пистолей.

- Ура, прекрасная дама! - вскричал капитан. - И пошли мне бог почаще таких пассажиров, как ваша милость!

- А пока что, - сказал Фельтон, - доставьте нас в бухту… помните, в ту, относительно которой мы с вами уговорились.

В ответ капитан приказал взять нужный курс, и около семи часов утра небольшое судно бросило якорь в указанной Фельтоном бухте.

Во время этого переезда Фельтон всё рассказал миледи: как он, вместо того чтобы отправиться в Лондон, нанял это судно, как он вернулся, как вскарабкался на стену, втыкая, по мере того как он поднимался, в расселины между камнями железные скобы и становясь на них, и как он наконец, добравшись до решётки окна, привязал верёвочную лестницу. Остальное было известно миледи.

Миледи же пыталась укрепить Фельтона в его замысле. Но с первых сказанных им слов она поняла, что молодого фанатика надо было скорее сдерживать, чем поощрять.

Они условились, что миледи будет ждать Фельтона до десяти часов, а если в десять часов он не вернётся, она тронется в путь. Тогда, в случае если он останется на свободе, они встретятся во Франции, в монастыре кармелиток в Бетюне.

Фельтон простился с миледи, поцеловав ей руку, как прощается брат с сестрой, уходя на прогулку.

С виду он казался спокойным, как всегда, только глаза его сверкали необыкновенным, словно лихорадочным блеском. Лицо его было бледнее, чем обычно, губы были плотно сжаты, а речь звучала коротко и отрывисто, изобличая клокотавшие в нём мрачные чувства.

Пока он находился в лодке, отвозившей его с корабля на берег, он не отрываясь смотрел на миледи, которая, стоя на палубе, провожала его взглядом. Оба они уже почти не опасались погони: в комнату миледи никогда не входили раньше девяти часов, а от замка до Портсмута было три часа езды.

Фельтон сошёл на берег, взобрался по гребню холма на вершину утёса, в последний раз приветствовал миледи и повернул к городу.

Дорога шла под уклон, и, когда Фельтон отошёл шагов на сто, ему видна была уже только мачта шхуны.

Он устремился по направлению к Портсмуту, башни и дома которого вставали перед ним, окутанные утренним туманом, приблизительно на расстоянии полумили.

По ту сторону Портсмута море было заполнено кораблями; их мачты, похожие на лес тополей, оголённых дыханием зимы, покачивались на ветру.

Быстро шагая вперёд, Фельтон перебирал в уме все обвинения, истинные или ложные, против Бекингэма, фаворита Якова I и Карла I, - обвинения, которые накопились у него в итоге двухлетних размышлений и длительного пребывания в кругу пуритан.

Сравнивая публичные преступления этого министра, преступления нашумевшие и, если можно так выразиться; европейские, с частными и никому не ведомыми преступлениями, в которых обвиняла его миледи, Фельтон находил, что из двух человек, которые уживались в Бекингэме, более виновным был тот, чья жизнь оставалась неизвестной широкой публике. Дело в том, что любовь Фельтона, такая странная, внезапная и пылкая, в преувеличенных размерах рисовала ему низкие и вымышленные обвинения леди Винтер, подобно тому как пылинки, в действительности едва уловимые для глаза, даже по сравнению с муравьём, представляются нам сквозь увеличительное стекло страшными чудовищами.