Александр Дюма - Три мушкетера. Роман

Людовик XIII уже схватился за ручку двери. Звук шагов де Тревиля заставил его обернуться.

- Вы явились как раз вовремя, - произнёс король, который, дав волю своим страстям, терял уже способность что-либо скрыть. - Хорошие вещи рассказывают мне о ваших мушкетёрах!

- А у меня, - холодно ответил де Тревиль, - найдётся немало хорошего рассказать вашему величеству о судейских.

- Я не понимаю вас, - надменным тоном произнёс король.

- Имею честь доложить вашему величеству, - с тем же спокойствием продолжал де Тревиль, - что кучка чиновников, комиссаров и полицейских, людей весьма почтенных, но, очевидно, крайне враждебных к военным, позволила себе арестовать в одном доме, провести открыто по улицам и заключить в Фор-Левек - всё это ссылаясь на приказ, который мне не согласились предъявить, - одного из моих мушкетёров или, вернее, ваших мушкетёров, ваше величество, человека безукоризненного поведения, прославленного, если осмелюсь так выразиться, известного вашему величеству с самой лучшей стороны, - господина Атоса.

- Атоса? - почти невольно повторил король. - Да, мне, кажется, знакомо это имя…

- Пусть ваше величество потрудится вспомнить, - сказал де Тревиль. - Господин Атос - тот самый мушкетёр, который на известной вам злополучной дуэли имел несчастье тяжело ранить господина де Каюзака… Да, кстати, ваше высокопреосвященство, - продолжал де Тревиль, обращаясь к кардиналу, - господин Каюзак вполне поправился, не правда ли?

- Да, благодарю, - проговорил кардинал, от гнева прикусив губу.

- Итак, господин Атос зашёл навестить своего друга, - продолжал де Тревиль, - молодого беарнца, кадета гвардии вашего величества, из роты Деззссара. Молодого человека не оказалось дома. Не успел господин Атос опуститься на стул и взять в руки книгу, намереваясь подождать своего друга, как целая толпа сыщиков и солдат осадила дом, взломала несколько дверей…

Кардинал знаком пояснил королю: «Это по поводу того дела, о котором я вам говорил…»

- Всё это нам известно, - произнёс король. - Ибо всё это делалось ради нашей пользы.

- Итак, - продолжал де Тревиль, - ради вашей пользы был схвачен один из моих мушкетёров, ни в чём не повинный, ради вашей пользы он под охраной двух солдат был, словно злодей, проведён по улицам города, сквозь толпу, осыпавшую оскорблениями этого благородного человека, десятки раз проливавшего свою кровь за ваше величество и готового в любую минуту снова пролить её?

- Да что вы? - сказал король, заколебавшись. - Неужели дело происходило именно так?

- Господин де Тревиль, - произнёс кардинал, сохраняя совершенное хладнокровие, - не сказал вам, что этот ни в чём не повинный мушкетёр, что этот благородный человек за час до того с обнажённой шпагой напал на четырёх комиссаров, посланных мною для расследования по делу чрезвычайной важности.

- Пусть ваше высокопреосвященство докажет это! - воскликнул де Тревиль с искренностью чисто гасконской и резкостью чисто военной. - Дело в том, что за час до этого господин Атос, человек - как я осмелюсь доложить вашему величеству - весьма знатного происхождения, оказал мне честь отобедать у меня и беседовал у меня в гостиной с герцогом де Ла Тремулем и графом де Шалю.

Король взглянул на кардинала.

- Всё, о чём я говорил, - произнёс кардинал в ответ на безмолвный вопрос короля, - изложено в протоколе, составленном пострадавшими. Имею честь представить его вашему величеству.

- Неужели протокол судейских чиновников стоит честного слова военного? - гордо спросил де Тревиль.

- Полно, полно, Тревиль, - сказал король, - замолчите!

- Если его высокопреосвященство подозревает кого-либо из моих мушкетёров, - ответил де Тревиль, - то ведь справедливость господина кардинала достаточно известна всем, и я сам прошу о расследовании.

- В доме, где происходил этот обыск, - проговорил кардинал всё с тем же хладнокровием, - живёт, если я не ошибаюсь, некий беарнец, друг этого мушкетёра?

- Ваше высокопреосвященство имеет в виду д'Артаньяна?

- Я имею в виду молодого человека, которому вы, господин де Тревиль, покровительствуете.

- Да, ваше высокопреосвященство, совершенно верно.

- Не считаете ли возможным, что этот молодой человек дурно влиял…

- …на господина Атоса, человека, который чуть ли не вдвое старше его? - перебил де Тревиль. - Нет, монсеньёр, не считаю возможным. Кроме того, господин д'Артаньян также провёл вечер у меня.

- Вот так история! - воскликнул кардинал. - По-видимому, решительно все провели вечер у вас!

- Не подвергает ли ваше высокопреосвященство сомнению мои слова? - спросил де Тревиль, которому краска гнева залила лицо.

- Нет, боже меня упаси! - произнёс кардинал. - Но в котором часу д'Артаньян был у вас?

- О, это я могу совершенно точно сообщить вашему высокопреосвященству: когда он вошёл, я как раз заметил, что часы показывали половину десятого, хотя мне казалось, что уже позднее.

- А в котором часу он покинул ваш дом?

- В половине одиннадцатого. Через час после этих событий.

- Но в конце-то концов… - сказал кардинал, который ни на минуту не усомнился в правдивости де Тревиля и чувствовал, что победа ускользает от него, - но ведь в конце-то концов Атоса задержали в этом самом доме на улице Могильщиков.

- Разве другу воспрещается навещать друга, мушкетёру моей роты - поддерживать братскую дружбу с гвардейцем из роты господина Дезэссара?

- Да, если дом, где он встречается со своим другом, подозрителен.

- Дело ведь в том, что дом этот подозрителен, Тревиль, - вставил король. - Вы этого, может быть, не знали…

- Да, ваше величество, я действительно этого не знал. Но я убеждён, что это не относится к части дома, занятой господином д'Артаньяном, ибо я могу вас уверить, что нет более преданного слуги вашего величества и более глубокого почитателя господина кардинала.

- Не этот ли самый д'Артаньян ранил когда-то де Жюссака в злополучной схватке у монастыря кармелиток? - спросил король, взглянув на кардинала, покрасневшего от досады.

- А на следующий день поразил Бернажу, - поспешил заметить де Тревиль. - Да, ваше величество, он самый; у вашего величества отличная память.

- Так что же мы решим? - спросил король.

- Это скорее дело вашего величества, чем моё, - сказал кардинал. - Я настаиваю на виновности этого Атоса.

- А я отрицаю её! - воскликнул де Тревиль. - Но у его величества есть судьи, и судьи разберут это дело.

- Совершенно верно, - сказал король. - Предоставим всё это дело судьям. Их дело судить, они и рассудят.

- Печально всё же, - вновь заговорил де Тревиль, - что в такое злосчастное время, как наше, самая чистая жизнь, самая неоспоримая добродетель не может оградить человека от позора и преследований. И армия, смею вас заверить, не очень-то будет довольна тем, что становится предметом жестоких преследований по поводу каких-то полицейских историй.