Генрих Кениг - Карнавал короля Иеронима

Надежда сделаться министром финансов возвеличила Мальха в собственных глазах и отразилась на его обращении с людьми, к которым он стал относиться с небрежной снисходительностью знатного человека. Теперь он принимал посетителей не иначе, как развалясь на диване, с трубкой в руках, давал односложные ответы или слегка кивал головой в знак одобрения. Оставаясь наедине с женой, он ни о чем другом не мог говорить с ней, как об ожидаемом почетном назначении. В один из таких моментов слуга доложил о прибытии Берканьи; госпожа Мальх тотчас удалилась из кабинета, между тем как ее супруг поспешно отложил трубку и сделал несколько шагов навстречу посетителю.

Генерал-директор полиции вошел с торжествующим видом, держа в руках какую-то бумагу.

— Как? Неужели? — воскликнул Мальх, лицо которого просияло от удовольствия. — Могу ли я надеяться!.. Разве наш план так близок к осуществлению? Говорите скорее, не томите меня…

— Вы угадали, мой друг, — сказал Берканьи развязным тоном, — теперь, более чем когда-либо, я рассчитываю на успех. Кстати, я принес французские стихи, которые оставлю вам для прочтения, они написаны в насмешку над Бюловом и его финансовыми операциями; мы напечатаем их с немецким переводом. Поверьте, что они скорее подорвут авторитет этого господина, нежели что-либо другое, и в обществе неизбежно будет поднят вопрос: действительно ли его заслуги так велики, как нам хотят представить их?..

Мальх, не ожидавший услышать что-либо подобное, был заметно смущен и пробормотал сквозь зубы, что такого рода стихи могут привлечь внимание…

— Чье внимание? Не сыскной ли полиции? — спросил со смехом Берканьи. — Даю вам честное слово, что мои агенты не откроют имени автора этого пасквиля. Но, конечно, все это пустяки, а главное то, чтобы Бюлов по возвращении из Парижа нашел здесь совсем другую атмосферу, кроме того, я не сомневаюсь, что его поездка не будет иметь никаких результатов.

— Мне кажется, — возразил Мальх, — что мы прежде всего должны вооружить против него короля и убедить его величество в том, что Бюлов намеренно уменьшает цифру доходов страны, чтобы придать себе больше цены!

— Я не разделяю вашего мнения, мой милый друг, — сказал Берканьи, — у короля хватит настолько понимания, чтобы не поверить этому, хотя он и не любит заниматься делами. До тех пор, пока доставляются деньги на удовольствия, Бюлов останется «l’homme par excellence, le phenix de la Westfalie»… Но знаете ли, что всего сильнее могло бы подействовать на короля при его настоящем состоянии духа?

— Что именно? — спросил Мальх.

— Если бы можно было убедить Иеронима, что Бюлов имеет тайные отношения с Пруссией и действует заодно с тамошними противниками Наполеона.

— Бюлов пользуется слишком большим доверием его величества, — возразил Мальх, — к тому же это подозрение ни на чем не основано…

— Напротив, — заметил Берканьи. — Я не сомневаюсь, что он принимает известное участие в политическом движении Пруссии, судя по тому, что он посылает и получает письма через особых гонцов. Жаль, что нельзя пересмотреть его бумаги! В левой тумбе его письменного стола есть потайной ящик, где он хранит свою частную корреспонденцию. Мне известно, что ключ хранится не особенно тщательно, потому что, кроме секретаря Провансаля, никто из чиновников не смеет войти в кабинет министра без зова. Этот швейцарец так привязан к своему начальнику, как магнит к железу. Бюлов познакомился с ним в Магдебурге, где Провансаль занимал место пастора и при случае помогал ему составлять отчеты и писать донесения на французском языке. Когда Бюлов сделался министром, то призвал сюда Провансаля, назначил его своим секретарем и даже предложил ему жить в своем доме. Теперь такая тесная дружба связывает их, что о подкупе секретаря не может быть и речи, тем более что он человек непрактический, хотя довольно сведущий в делах. Вдобавок, по некоторым данным, Провансаль, вероятно, также принимает участие в прусском заговоре.

— Как вы полагаете, нельзя ли сделать обыск у Бюлова во время его отсутствия? — спросил Мальх.

— В его отсутствие! — повторил задумчиво Берканьи. — Конечно, такая мера вернее всего привела бы нас к цели, но, пожалуй, король найдет это неприличным. Едва ли даже можно будет добиться от его величества разрешения, чтобы мой агент пересмотрел втайне корреспонденцию министра, хотя, конечно, придется подкупить камердинера, который бы впустил его в кабинет.

— Разве вам так необходимо согласие короля? — спросил Мальх.

— Разумеется! Представьте себе, что найдется какой-нибудь документ, который нужно будет представить королю для достижения наших целей, — не могу же я объявить, что обыск произведен мной самовольно!

— Вы правы, — сказал Мальх, — но во всяком случае не мешает сделать попытку хоть до известной степени уронить Бюлова в мнении короля.

Берканьи задумался, а затем сказал решительным тоном:

— Я последую вашему совету, только предварительно постараюсь подготовить почву.

— Через кого?

— Через Дюшамбона.

— Как! — воскликнул с удивлением Мальх. — Неужели вы думаете, что король обратит малейшее внимание на слова этого шута, от которого никто не ждет ничего путного?

— Не в этом дело! Король никогда не видел Дюшамбона в том состоянии духа, в каком он находится в настоящее время! Я встретил его у дверей вашего дома, он вне себя от ярости, что ему не выдали денег из главного казначейства, так как он намеревался выплатить месячное жалованье придворным певцам. Директор мотивировал свой отказ тем, что нет денег в кассе, и выразил надежду, что они будут скоро получены из провинций. Но, когда Дюшамбон, вероятно, подстрекаемый мадемуазель Галло, начал настаивать на исполнении своего требования, то директор флегматично заметил ему, что прежде следует удовлетворить плачущих, а затем уже поющих, и этим замечанием окончательно рассердил вспыльчивого француза. Этот хотел тотчас же отправиться с жалобой к его величеству, но я объявил ему, что сегодня до обеда нельзя видеть короля, и просил его предварительно зайти ко мне. Я хочу подучить Дюшамбона, чтобы он, жалуясь на директора, сделал бы донос и на самого министра, а именно, что Бюлов, будучи в Магдебурге, отправил в Пруссию всю казну и ценные вещи, не уведомив об этом главного французского интенданта. Таким образом король будет подготовлен и, быть может, сам заговорит со мной об этом, а тогда мне будет нетрудно заручиться дозволением сделать тайный обыск в кабинете министра.

— Прекрасно! — воскликнул Мальх, лицо которого заметно повеселело. — Кстати, не вы ли сказали мне вчера, что на днях должен прибыть сюда из Берлина наш посланник барон фон Линден?

— Мне известно это из верного источника, — сказал Берканьи, — и я могу добавить, что барон едет сюда по приглашению Иеронима, который с нетерпением ожидает известий о положении дел в Пруссии и тамошнем движении. Хотя трудно встретить человека, который писал бы такие подробные и точные донесения, как посланник, но король находит их недостаточными и надеется получить от него еще большие сведения при личном свидании. Вы знакомы с ним?