Генрих Кениг - Карнавал короля Иеронима

— Эта комната служит министру для работы и отдыха, — сказал Провансаль, — и он не любит, чтобы кто-либо нарушал то или другое. Вы не найдете здесь ничего лишнего, каждая вещь имеет определенное назначение, начиная с шкапиков на столе: в правом хранятся наиболее важные деловые бумаги, в левом находится частная корреспонденция министра. Все остальные бумаги распределены у него по ящикам стола в таком строгом порядке, что ему никогда не приходится тратить время на поиски. Несмотря на близость канцелярии никто из служащих не смеет явиться без зова, а вот эта потайная дверь ведет в комнаты баронессы, но она всегда умеет выбрать время, когда войти, не помешав занятиям своего супруга…

Провансаль, упомянув о баронессе, воспользовался удобным случаем, чтобы распространиться о ее необыкновенных достоинствах. Он, видимо, преклонялся перед ней; легкий румянец, выступивший на его бледном лице, показывал, что сердце его не осталось равнодушным и что ему приходится выдерживать внутреннюю борьбу между чувством и сознанием долга. Затем, как бы опомнившись, он неожиданно прервал свою восторженную речь и спросил Германа: не желает ли он осмотреть вместе с ним разные отделения министерства, чтобы наглядно познакомиться с назначением каждого из них?

Герман поспешил изъявить свое согласие. Когда они проходили через переднюю, Провансаль приказал слуге доложить о них баронессе.

Несколько минут спустя потайная дверь кабинета отворилась, и вошла баронесса Бюлов в сопровождении доктора Гарниша, который казался сильно взволнованным.

— Но где же эти господа? — воскликнула с недоумением баронесса. — На столе оставлена шляпа, — вероятно, они скоро вернутся: не подлежит сомнению, что Провансаль не вытерпел и повел молодого человека в канцелярию, чтобы познакомить его с делами…

— В которых он сам ничего не смыслит, — заметил с усмешкой Гарниш.

— Вы неисправимы, доктор, — сказала баронесса строгим тоном, который совершенно не гармонировал с приветливым выражением ее доброго лица. Ласковая улыбка была настолько свойственна ей, что не исчезала даже в те минуты, когда баронесса действительно была недовольна, вследствие чего являлось невольное сомнение: серьезно она сердится или нет? Так было и теперь, хотя назойливое ухаживание Гарниша было крайне неприятно ей и она не знала, как дать ему это почувствовать, не оскорбляя его.

Гарниш принадлежал к числу тех людей, у которых любовь играла первую роль в жизни, он готов был скорее лишиться пациентов, чем отказаться от нежных отношений. Он всего охотнее лечил дам и приписывал все их недуги сердечному неудовлетворению, почему пользовался всяким случаем, чтобы явиться в роли утешителя. Хотя в этом отношении Гарниш нередко терпел неудачи, но ничто не могло образумить его или ослабить той самоуверенности, с какой он шел на приступ в каждом отдельном случае.

— Сделайте одолжение, садитесь, господин доктор, — сказала баронесса.

— Но не иначе, как возле вас, если позволите, — отвечал Гарниш, сделав движение, чтобы подвести ее к дивану.

— Не трудитесь, — возразила она с улыбкой, — я найду себе место, а вы садитесь на диван, против портрета короля, быть может, это заставит вас держать себя несколько приличнее.

Гарниш почтительно поклонился портрету, затем сел на указанное место.

— Ваше желание исполнено, баронесса, я нахожусь теперь под присмотром выбранного вами монарха, но позвольте вам напомнить, что сам Иероним далеко не отличается строгостью нравов и своей смелой тактикой с дамами может ввести в соблазн любого из нас…

— Это ни в коем случае не должно относиться к нам, доктор! У нас, конечно, найдутся более серьезные интересы: на ваших руках больные, меня заботит муж, который так завален делами, что я не знаю, надолго ли хватит у него сил выносить подобную жизнь!

— Вот вы и проговорились, баронесса! — воскликнул Гарниш. — Ваша чрезмерная заботливость о муже служит для меня верным симптомом душевного недуга… Как хотите, это ненормально, и вы должны лечиться у меня! Прежде всего предписываю вам полное доверие ко мне, а я, со своей стороны, всецело преклоняюсь перед теми совершенствами, какие нахожу в вас. Будьте самовластной повелительницей моего сердца, которое также требует исцеления! Испробуйте его, постарайтесь быть благосклоннее ко мне, и вы увидите, что все заботы исчезнут сами собой!..

— Как вы добры, доктор! — заметила она с лукавой улыбкой. — Но мне кажется, что предписанное вами лекарство подействует только в том случае, если вы будете сообразовываться с моими желаниями, или, говоря иначе, ваше поклонение может быть приятно мне, насколько оно соединено с уважением.

— Прелестная женщина! — воскликнул с восторгом Гарниш, делая движение, чтобы обнять ее.

Она отстранила его рукой и сказала серьезным тоном:

— Вы забываетесь, господин доктор!

— Простите, — возразил он, взяв ее руку и почтительно поцеловал.

— Это также совершенно лишнее, врач обязан щупать пульс больной, а не целовать ей руки… Но я слышу шаги, вероятно, эти господа идут сюда!

Гарниш был, видимо, смущен и торопливо пересел на другую сторону дивана.

— Боже мой, что с вами, баронесса? Вы больны? — спросил Провансаль, пораженный ее бледностью, и при этом с укоризной посмотрел на Гарниша.

— Нет, я здорова, благодарю вас, — ответила баронесса, — хотя уход за больным ребенком, действительно, утомил меня.

Затем она любезно поздоровалась с Германом и выразила удовольствие, что, наконец, видит его у себя.

— Мой муж принимает в вас самое живое участие, господин Тейтлебен, — добавила она. — Но, прошу вас, садитесь, господа!

— Скоро ли вернется министр? — спросил Гарниш.

— Мы ждем его со дня на день, — ответила баронесса. — Время рейхстага приближается, он не может долее откладывать свой приезд… На его имя получена масса писем…

— Какие вести из Берлина? — спросил опять Гарниш.

— Не особенно утешительные, — ответила баронесса, — так как пока дела идут плохо. Но одно может радовать нас, как пишет мне моя приятельница, что люди, стоящие во главе движения, такие, как Фихте и Шлейермахер, не падают духом и поддерживают надежду на лучшее будущее. По слухам, много военных и даже государственные сановники вступили в союз, так что можно надеяться, что приступят к более решительным действиям.

— Это несомненно произведет больше впечатления, нежели все, что было сказано с церковной и университетской кафедры, — сказал Гарниш. — Замечательно, что все надежды патриотов связаны с Пруссией: от нее ждут восстановления Германии! В этом обломке монархии все еще сохранилась духовная сила, и народ одарен военными способностями, чего мы не встречаем ни в одном из государств Германии…