Густав Эмар - Том 1. Арканзасские трапперы. Искатель следов

— Мой брат очень хитер, — заметил он.

— Гм! — с досадой проворчал Валентин. — Может быть, это и очень хитро, но только вы ведете очень рискованную игру, вождь. Старый негодяй-скваттер хитрее десяти обезьян и десяти опоссумов, вместе взятых, и, поверьте мне, он скоро разнюхает, в чем дело.

— Нет.

— Желаю вам успеха, потому что иначе вы погибли.

— Хорошо, пусть мой брат не беспокоится, Орлиное Перо — воин… Он увидится с бледнолицым охотником в пустыне.

— От всего сердца желаю вам этого, вождь, хотя и очень боюсь, что этого может и не случиться… Ну да делайте, как знаете… Когда думаете вы идти к Красному Кедру?

— Сегодня ночью.

— Значит, вы хотите покинуть нас?

— Сейчас же… Орлиное Перо все сказал своему брату.

И, церемонно поклонившись всем присутствующим, вождь корасов скользнул в кусты и почти моментально исчез.

Валентин проводил его глазами. Затем он обернулся к Курумилле и спросил:

— Мундиры?

— Здесь, — так же лаконично отвечал ему араукан, указывая на сложенную в кучу одежду.

— Зачем нужна моему бледнолицему брату эта одежда? — спросил Единорог.

— Мой брат сейчас увидит, — отвечал, улыбаясь, Валентин. — Мы все переоденемся в эти мундиры.

Вождь команчей гордо выпрямился.

— Нет, — возразил он, — Единорог не снимет одежды своего племени… да и зачем нужно нам это переодевание?

— Затем, чтобы проникнуть незаметно в лагерь испанцев.

— О-о-а! Зачем? Единорог позовет своих молодых людей, и они проложат ему дорогу по трупам гачупинов.

Валентин покачал головой.

— Это правда, — сказал он затем, — мы могли бы сделать это, но зачем же проливать кровь напрасно? Нет. Пусть мой брат доверится мне.

— Охотник сделает все очень хорошо… Единорог знает это и не станет мешать ему, но Единорог — вождь и поэтому не может надеть одежду бледнолицых.

Француз не стал спорить с индейцем, а сначала приказал своим спутникам переодеться в мундиры драгун, облекся и сам в мундир, а затем велел отдать лейтенанту снятое с него платье.

Когда переодевание было окончено, он обратился к Единорогу и сказал ему:

— Вождь останется здесь и будет стеречь пленников.

— Хорошо! — отвечал команч. — Разве Единорог старая болтливая женщина, что воины не хотят взять его с собой?

— Мой брат не понимает меня. Я вовсе не хотел оскорбить его, но дело в том, что он не может проникнуть вместе с нами в лагерь.

Вождь презрительно пожал плечами.

— Воины-команчи ползают, как змеи, — возразил он, — Единорог войдет в лагерь.

— Пусть мой брат идет, если он хочет этого!

— Хорошо, мой брат рассердился! Облако прошло по его лицу; он не хорошо делает: его друг любит его.

— Я знаю это отлично, вождь, и вовсе не сержусь на вас, но мое сердце обливается кровью при мысли, что такой знаменитый воин хочет, чтобы его убили задаром.

— Единорог — вождь и он должен подавать пример молодым людям на тропе войны.

Затем все вскочили на лошадей, только один Единорог оставался пешим.

Валентин поместил лейтенанта рядом с собой.

— Кабальеро, — сказал он ему, — вы нас проведете в лагерь. Мы не станем убивать ваших соотечественников, а хотим только на некоторое время лишить вас возможности следовать за нами… Если вздумаете обмануть нас, я прострелю вам голову… Не забывайте же этого.

Испанский офицер молча поклонился.

Пленники, привязанные Курумиллой к деревьям, не могли и думать о бегстве.

Маленький отряд двинулся в путь.

Единорог исчез в кустах.

Когда они подъехали к биваку, часовой окликнул их:

— Кто идет?

— Отвечайте, — шепотом приказал Валентин своему пленнику.

Офицер ответил, и они проехали.

Часовой, захваченный врасплох Курумиллой, был мгновенно связан и положен на землю с заткнутым ртом.

Такая же участь постигла и остальных часовых.

В лагере все спали, и через минуту весь лагерь был в руках Валентина и его отряда.

Полк драгун был захвачен без боя.

Спутники Валентина спрыгнули с лошадей.

Охотники пробирались от пикета к пикету и, связывая лошадей, выгоняли их в открытую степь из лагеря.

Не более чем через десять минут в лагере не осталось уже ни одной лошади.

Валентин подошел к палатке, где спал полковник, и поднял полог.

Здесь он встретился с Единорогом.

Окровавленный скальп висел на поясе вождя.

Валентин отступил в ужасе.

— Что вы здесь делали, вождь? — сказал он тоном упрека.

— Единорог убил своего врага, — спокойно отвечал команч. — Когда вожак антилоп убит, стадо бежит в разные стороны, то же сделают и гачупины.

Валентин сделал шаг вперед и бросил взгляд на изуродованный труп полковника.

— Бедняга, — прошептал, тяжело вздохнув, охотник.

Лошадей и взятый в плен патруль отвели в лагерь команчей.

Отец Серафим и дон Пабло Сарате перенесли раненого в дом, где остановился миссионер.

Отец Серафим нанимал за десять реалов в месяц комнатку у бедной вдовы, которая имела на калле-де-ла-Пескадерия небольшой домик, выстроенный из саманового кирпича и тростника.

Комнатка была маленькой, с одним окном, выходившим в коридор; она отличалась строгостью монастырской обстановки и чистотой и походила на келью.

Отец Серафим зажег сальную свечку, вставленную в медный подсвечник, и с помощью дона Пабло уложил раненого в постель.

Дон Пабло бросился на бутаку, чтобы перевести дух от усталости.

Отец Серафим, которого, несмотря на его хилую наружность, казалось, не брала никакая усталость, вышел запереть наружную дверь, оставленную открытой.

В ту минуту, когда он хотел захлопнуть ее, кто-то сильно дернул дверь, и какой-то человек вошел в патио, где находился миссионер.

— Извините, батюшка, что я вас побеспокоил… — сказал незнакомец, — позвольте мне остаться здесь.

— Вы, должно быть живете в этом доме? — спросил священник.

— Нет, Святой Отец, — отвечал холодно незнакомец, — я даже совсем не живу в Санта-Фе… Здесь я совершенно чужой.

— Вы просите меня приютить вас на ночь? — продолжал отец Серафим, удивленный этим ответом.

— И не думаю, преподобный отче.

— В таком случае, что же вам здесь нужно? — спросил миссионер, удивление которого все более и более возрастало.

— Я хочу вместе с вами пройти в ту комнату, где вы положили раненого.

— Милостивый государь, — проговорил нерешительно миссионер — эта просьба…

— Вовсе не должна удивлять вас. Мне крайне необходимо узнать, в каком состоянии находится теперь молодой человек…

— Но вы, по крайней мере, знаете, кто он такой?

— Знаю.

— Вы родственник его или, может быть, один из его друзей?

— Ни то ни другое… Еще раз повторяю вам, что мне очень важно узнать, в каком положении он находится; я хочу не только видеть его, но и говорить с ним, если только это возможно.