Мармадьюк Маллоу - Универсальный саквояж миссис Фокс

– Я бы, сэр, не советовал. Во-первых, даже, если и да, то ведь будет еще и завтра. И даже, сэр, послезавтра. И что тогда ты будешь делать? Каждый раз говорить, что устал и хочешь отдохнуть? Хорош учитель гимнастики!

– Ну ладно, – согласился он с невидимым М.Р. – А во-вторых?

– А тебе мало, что ли? Но вообще-то, знаешь, без рекомендаций, с этими твоими…

Д.Э. повертел сам себе пальцами.

– … с этими твоими «новыми системами» я бы не рисковал злить хозяйского пуделя. Ты меня, между прочим, хоть бы навестил, гад!

Тут Д.Э. Саммерс окончательно впал в грех уныния и отправился (был час отхода ко сну) наводить порядок в умывальной. Где, как обычно, стоял писк, визг и творилось светопреставление.

Не тратя слов даром, он поймал самую шумную парочку (этого, с ушами и еще второго, длинного), выкинул обоих вон, не слушая горестных воплей: «я же в уборной не был!» и отправился следом: посмотреть, как, собственно, обстоят дела в дортуаре.

Дела обстояли так, что учитель гимнастики только присвистнул. Толпа учеников немедленно разбежалась и попряталась по койкам.

– Ну и что, – спросил Д.Э. и прошелся вдоль кроватей, – что мне с вами теперь делать?

– Ой, мистер Саммерс! – Длинный и толстый, пойманные с поличным, распихивали по карманам шарики-наперстки. – Не выдавайте, ну пожалуйста!

– Нам тут такое будет! – длинного, вспомнил Д.Э. звали Хьюэером.

– Эх вы, – усмехнулся мистер Саммерс, – козявки. Да меня в ваши годы драли, как сидорову козу – и чтоб я хоть раз о пощаде квакнул?

– Ну мистер Саммерс! – чуть не плача заклянчил толстый. – Знаете, как в карцере темно?

– И что же, что темно? – улыбнулся Д.Э.

– Две козявки, в орлянку играя, – продекламировал он ко всеобщему восторгу, -

Испугались отсидки в сарае…

Но додумать лимерик не успел, потому что толстого перебил длинный.

– Подумаешь, карцер, – перебил он подельника. – Тут хуже бери! Линейкой по пальцам знаете, как больно!

– По пальцам! – подхватил опять толстый. – Тут не по пальцам, тут по заднему месту будет. Да еще перед всем классом.

– Знаю-знаю, – рассеянным тоном отозвался Д.Э., который особенно отчетливо помнил этим местом школьные годы.

– Ну, пожа-а… – опять заныл толстый.

– Ну, мистер Са-а… – подхватил длинный.

Мистер Саммерс вздернул левую бровь.

– Вот молодежь пошла, – сказал он. – Никакого понятия о гордости. Тьфу, смотреть противно!

– Эй вы, гуманист! – прищурился наблюдавший за сценой Фокс. – Думаете пронять этих гавриков словами о чести, гордости и прочих погремушках для мальчишек вашего возраста? Запомните: панибратство до добра не доводит: сядут на шею – ахнуть не успеете! Итак, наказание должно быть исполнено!

– Ладно, – сказал вслух Джейк. – Ты, как там тебя, Хьюэт, марш на кухню. Возьмешь там поднос. Притащишь сюда. И смотри мне, чтобы тихо!

– А если попадусь? – испугался тот.

– Вот бестолочи! – возмутился Д.Э. – Скажешь, что… э-э-э… на полу нашел, несешь обратно и больше ничего не знаешь. Всему учить надо!

Джейк сам весь взмок, пока этот суслик носился в столовую и обратно. На лестнице несчастное дитя споткнулось с подносом. В дортуаре отозвался звон и грохот. Д.Э. вытер шею ладонью.

– Так-с, – сообщил он напряженно слушавшей шайке-лейке, – я мыться пошел. Буду через десять минут. Все, кто участвовал в безобразии, готовьтесь к серьезному разговору.

За шумом воды, лившейся в жестяное корыто, было не расслышать всех тех приключений, которые постигли по дороге Хьюэта, и вообще, учитель, спокойно приводивший себя в порядок в умывальной, при любых обстоятельствах оказывался ни при чем. Говоря честно, ему куда больше хотелось спать, и кстати уж подумать о вопросах, более насущных, но дело есть дело. Поэтому мистер Саммерс вытер шею полотенцем, облачился в халат поверх ночной рубашки и зловещей тенью появился на пороге дортуара.

– Хьюэт, – сказал он тем тоном, которым отец обыкновенно просил Розу принести розги, – дай мне поднос.

Дрожащий Тим Хьюэт принес поднос.

– Бам-м! – сказал поднос. – Бам-м-м! – Бам-м-м-м!

Тим стоял, краснел и, хоть жмурился, послушно подставлял лоб. Когда экзекуция кончилась, был отправлен в кровать. То же самое случилось с его толстым подельником. Который трусливо попытался прикрыть лоб руками, за что и получил подносом по заду. А также со всеми теми, кто позволил себе открыто высказаться в адрес пострадавшего коллеги.

– И вот так, – сурово сказал Джейк и спрятал поднос подмышку (кухня обойдется, самому нужен), – будет с каждым. Claro?

– Claro-claro! – трусливо прошептал дортуар.

Так прошло две недели и еще хвостик. В четверг, что ли, утро началось не совсем удачно. Во-первых, Д.Э. решился завести разговор с преподавателем арифметики относительно вознаграждения. Цифра была дохлая: сорок пять долларов. Это с учетом того, что арифметика ценится, как не забыл похвастаться собеседник, куда выше, чем гимнастика. Отобранное у вечно жующего толстого печенье было слабоватым утешением. Затем выяснилось, что опять кончаются сигареты. А затем на занятие опять явилась мадам Гландау.

– Формуляр, мадам? – так и не успел собраться с мыслями Д.Э.

– На правильном заполнении формуляра занятий, – руки мадам Гландау сцепились на груди, – строится дисциплина. Ученики должны помнить, что все их промахи и достижения заносятся в формуляр. Учитель, в свою очередь, должен сравнивать результаты, сообразуясь с записями, чтобы…

– Я понял, мадам. Спасибо, что напомнили. Знаете, со всей этой разработкой программы как-то…

Ответом его не удостоили.

– Э-э-э, – Джейк повернулся к подопечным. – Кто раньше занимался формуляром?

– Мистер Бриксли, сэр! – отрапортовал ушастый Кокс. – И мистер Пенни, и мистер Лоудргрэйв. А мистер Гландау формуляр не вел, ему некогда.

– Безобразие какое-то, – проворчал новый преподаватель гимнастики.

Мадам согласно кивнула:

– Работы предстоит – видите сами.

– Будем исправлять, – решительно проговорил Д.Э. Саммерс и обозрел шеренгу. – Этот, как его…

– Бэзил, сэр. Хатчинсон, сэр, – пискнул толстый.

– Отлично, Хатчинсон. Ты назначаешься главным по записям. Сгоняй… то есть, сходи в мой кабинет, принеси сюда формуляр.

– Как? – испугалась мадам. – Вы хотите доверить документацию ребенку?

Джейк с тенью заботы на лице обернулся:

– Мадам, – строго обратился он к хозяйке. – Я вижу теперь, в чем заключалась ошибка моих предшественников. Никакой дисциплины, мэм. Так просто нельзя! Еще мой папенька говорил: никогда не делай за чадо то, что оно может сделать само!

Лицо мадам выразило внимание вежливое, но недоверчивое.

– Я прошу вас отнестись к моему заявлению со всей серьезностью, – тут Д.Э. придал голосу сокрушенный тон, который так любил похоронный церемониймейстер. – Теория – материя мертвая, мадам. Практика, практика, только практика.