Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена

Я склонился над ней, пытаясь удержать равновесие в раскачивающихся санях. Она, все еще бесчувственная, завернутая в меха, выглядела поистине трогательно со своими белокурыми прядями, отливающими серебром в свете луны. В полупьяном забытьи Валя что-то бормотала себе под нос. Я поднял девушку, стараясь, насколько возможно, не растерять укрывающие ее меха, и перенес на заднюю скамейку. Она прильнула ко мне, и даже охваченный приступом страха, я не удержался и нежно поцеловал Валю на прощанье – последнее, что мог сделать для нее. Губы девушки были холодными, снег бешено кружился за санями. «Скоро у тебя замерзнут не только губы», – подумалось мне. Впрочем, наши преследователи должны заметить Валю прежде, чем она окоченеет.

– Прощай, крошка, – говорю я. – Покойного сна.

Пропустив руку у нее под ногами, я одним движением перевалил девушку через заднюю стенку. Мелькнула белая кожа – это шкуры слетели с нее, – и вот Валя уже распростерлась в снегу позади нас. Облегченные сани подпрыгнули, будто снялись с тормоза, Ист тревожно вскрикнул – ему, как я подозревал, приходится не на шутку вести борьбу с вожжами. Я посмотрел назад, где в синей мгле виднелась куча шкур, упавших в снег рядом с Валей. Различить ее саму в белой пелене не представлялось возможным, зато я увидел, как всадники в середине отклонились от курса. Прозвучала команда, вожак и ближние к нему натянули поводья, фланговые тоже остановились, но затем – а, чтоб им! – поскакали дальше. Центральная группа остановилась и сбилась в кучу, а один или два слезали с седел; потом они скрылись в снежной мгле.

Но та дюжина, что продолжала погоню, начала отставать! Облегченные сани буквально летели. Я издал радостный вопль, замахав руками, потом перебрался через переднюю стенку и уселся на облучок рядом с Истом.

– Давай, Скороход! Мы обгоняем их! Они отстают!

– Что это было? – кричит он. – Что ты сбросил?

– Бесполезный груз! – ору. – Не забивай голову, приятель! Правь!

Щелкнув вожжами, он прикрикнул на лошадей, а потом говорит:

– Какой груз? У нас ничего не было! – Ист глянул через плечо туда, где виднелись смутные теперь уже очертания всадников, и потом посмотрел на сани. – С Валей все… – и тут он заорал как резаный. – Валя! Валя! Бог мой! – Скороход едва не упал с сиденья, и мне пришлось подхватить вывалившиеся у него из рук вожжи. – Ты… ты… Нет, ты не мог! Флэшмен, ты…

– Перестань, идиот несчастный! – кричу я. – Теперь уже слишком поздно! – Он попытался выхватить вожжи, и мне пришлось со всей силы отпихнуть его свободной рукой. – Прекрати, черт побери, не то мы тоже последуем за ней!

– Стой! – горланил Ист, пытаясь вырвать у меня поводья. – Стой! Надо вернуться назад! Боже мой, Валя! Ах ты подлый, бездушный зверь… О, Боже!

– Придурок! – я налегал всем своим весом, не давая ему потеснить меня. – Надо было выбирать: или она, или мы! – Тут мне пришла в голову спасительная мысль. – Ты что, забыл, в чем наша задача? Мы должны доставить Раглану сведения! Если у нас не получится, то как же тогда Игнатьев и его чертов план? Небом клянусь, Ист, если ты забыл про свой долг, то я себе этого не позволю, и готов скинуть хоть тысячу русских шлюх, если этого потребует от меня родина! – «А ради своей шкуры – даже десять тысяч», – думаю, но это к делу не относится. – Разве не понимаешь – или это, или плен? А мы должны прорваться – любой ценой!

Так или иначе, за вожжи драться он перестал. Я почувствовал, как его тело безвольно обмякло рядом, потом вдруг он застонал, как от пытки, молотя себя кулаками по голове.

– О, боже мой! Как ты мог… Ах, малютка Валя! Я бы лучше сам спрыгнул, с радостью… О, она умрет… замерзнет в этой жуткой пустыне!

– Перестань нести вздор! – говорю я, олицетворяя собой веление долга. – Неужели ты думаешь, что я не пожертвовал бы собой? Но если бы потом что-то случилось и с тобой, то как же наша миссия? Пока мы вдвоем на свободе, наши шансы на успех удваиваются.

Я щелкнул вожжами, вглядываясь в белесую пелену, потом украдкой обернулся: ничего, только снег кружит над пустынной косой. Наши преследователи отстали, но они должны быть где-то поблизости, и задерживаться нам нельзя было ни на секунду.

Ист сидел на облучке, как потерянный. С его губ то и дело слетало имя Вали вперемежку со вздохами.

– О, это невыносимо! Цена слишком высока… Боже, неужели в тебе совсем нет жалости, Флэшмен? Неужто ты сделан из камня?

– В том, что касается долга, – да! – говорю я с высоким патриотическим подъемом. – Тебе стоит поблагодарить Бога за это! Делай мы так, как хотел ты, мы бы умерли вместе с Пенчерьевским или полегли бы под саблями пару минут назад. И как мы тогда послужили бы своей стране? – Мне показалось, что толика мужественной патетики не повредит. Ясное дело, мне было наплевать на чувства Иста, но это успокоит его и не позволит выкинуть какой-нибудь трюк. – Боже мой, Ист, ты в состоянии хотя бы представить себе, чего будет стоить мне эта ночь? Тебе кажется, что она не будет преследовать меня всю жизнь? Думаешь… у меня нет сердца? – Трогательным жестом я прикрыл глаза ладонью. – В любом случае с ней все будет хорошо: это же ее земляки, как никак. Да они присмотрят за ней не хуже, чем за собственным кошельком.

Скороход тяжело вздохнул.

– Ах, как я молюсь, чтоб так и было! Но тот ужасный момент… Это нехорошо, Флэшмен. Я совсем не такой, как ты: у меня нет твоей железной воли… Я совсем из другого теста!

«Тут ты прав, парень», – думаю я, снова оборачиваясь. По-прежнему пусто, зато впереди сквозь мглу стал пробиваться лучик света, делавшийся все ярче. Коса сузилась, став не шире обычной дамбы на пруду, и мне пришлось притормозить сани из страха соскользнуть на берег покрытого льдом моря. Справа показался большой квадратный форт, а слева – скопище строений, среди которых и мерцал свет. Дорога проходила между ними, уводя в заснеженные поля.

Я взмахнул плетью, погоняя коней, и мы промчались мимо, не обратив внимания на оклик со стены форта. Всадники могли приблизиться за то время, которое мы потеряли, сбавив скорость на дамбе, и медлить было недопустимо. Мы миновали белое поле, беспокойно оглядываясь; впереди местность становилась неровной, с небольшими овражками и возвышениями, чахлой растительностью. Принимая во внимание это и засыпающий наши следы снег, нам можно было без труда запутать наших преследователей.

– Браво! – кричу я. – Мы почти доехали.

За нашей спиной тонул во тьме Арабат со своим фортом; огни скрылись из виду, когда мы, одолев первый плавный подъем, нырнули в пересекавший его овражек. Мы проскочили его, подпрыгивая на неровностях, и, придерживая коней, стали спускаться по обратному склону. Тут коренная лошадь споткнулась, заржала и заскользила вниз, пристяжная забила копытами, вырывая вожжи у меня из рук; сани развернулись и ударились обо что-то с жутким треском. Ист полетел куда-то в сторону, а я – вперед. Несколько раз перекувырнувшись, я ударился о круп пристяжной и зарылся в снег. Приземлившись на спину, я тут же увидел над собой нависающие сани: закричав, я вскинул руки, прикрывая голову. Сани неспешно, словно замедленно, опустились на меня, и в левом боку полыхнула резкая боль, невыносимая тяжесть сдавила грудь. Я снова закричал, а повозка остановилась, пришпилив меня к земле, как жука булавка.