Джордж Фрейзер - Записки Флэшмена

Неужто эта чертова потаскуха еще издевается надо мной своими притворно-невинными намеками? Мне никогда не удавалось их раскусить. Когда мы пошли, я тихонько повернул голову. Адовы силы, все ее платье было в траве, до самого воротника! Даже в волосах застрял клок сена! Это у них называется беседой? Я выругался про себя и стиснул зубы. С губ моих готовы были уже сорваться справедливые обвинения, но она вдруг обратила на меня свои удивительные голубые глаза, и в сотый раз я подумал: неужели найдется человек, способный лгать с такой обезоруживающе-детской улыбкой? Нет, не может быть. Но как же факт, что она явно каталась в траве, собирая стебли распущенными волосами? А? И Пятнистый Хвост имел наглость прямиков выложить мне, что желает ее… Они целый час провели наедине в очаровательной рощице… Господи Исусе, она бы мне еще про типи рассказала!

– Затем, некоторое время спустя, он очень галантно распрощался со мной и поручил двум своим молодым воинам проводить меня до дома.

Черт, что мне остается? Прямых доказательств нет (и быть не может), и если я обвиню ее, даже просто озвучу свои подозрения, конца не будет потокам слез, возмущению и упрекам… Так всегда случалось. Или я, исходя из своих подлых стандартов, подозреваю ее несправедливо? Нет, уж точно не это – я знал, что она шлюха, и вся эта ее детская невинность не более, чем притворство. А, пропадай все к дьяволу, я не намерен терпеть этого больше! Пусть выкладывает все как есть…

– Ах, Гарри, не смотри на меня так сердито! Я не хотела огорчать тебя. Неужели ты действительно переживал за меня?

– Элспет, – начинаю я грозно.

– Ох, ты волновался , а я была такой бессердечной дурочкой! И еще я эгоистка , так как мне доставляет удовольствие знать, что ты не безразличен ко мне. Ну скажи, что ты не сердишься!

И она слегка ущипнула меня на ходу.

– Элспет, – говорю я. – Я намерен… э-э…

И, как всегда, подумал: а вдруг я все-таки не прав, и несправедливо подозревал ее все эти годы, и она чиста как утренняя роса? Но даже если нет, и мне удастся доказать это, какое тогда это будет иметь значение: одним индейцем больше, одним меньше?

– Ты же видишь, я искренне раскаиваюсь, и все было просто замечательно, потому что мистер Пятнистый Хвост так заботился обо мне. Разве не счастье, что он оказался там, когда тебя не было рядом? – Элспет засмеялась и испустила довольный вздох. – От-чень хорошо!

Если для леди Флэшмен и вождя сиу Пятнистый Хвост этот беспокойный день закончился, как я подозревал, весьма даже приятно, об остальных сказать этого было нельзя. Договор о Черных Холмах приказал долго жить раз и навсегда, будучи прикончен сенатором Эллисоном и Маленьким Большим Человеком. Состоялась еще одно собрание в Кемп-Робинсон, на коем я не присутствовал – с меня прошлого раза хватило, – на котором Пятнистый Хвост официально заявил, что сиу отклоняют предложение. Эллисон предупредил его, что правительство не свернет со взятого курса и будет считать цену в шесть миллионов принятой без обсуждения, но самое большее, чего добился, это обещания донести эти слова до Сидящего Быка и Бешеного Коня. И если последние одобрят идею, за Пятнистым Хвостом и Красным Облаком дело не станет. Это являлось чистой воды отговоркой, так как все знали, что непримиримые ни за что не согласятся. Стоящего Медведя отрядили к воинственным вождям послом, поскольку он являлся протеже Сидящего Быка и тот хорошо к нему относился.

– Значит, нам ничего не остается, – развел руками Эллисон, – как вернуться не солоно хлебавши в Вашингтон. Все ваши ревностные старания и заботы, за которые я так благодарен вам, джентльмены, пропали втуне.

Он просто кипел от злобы при мысли, что какие-то жалкие аборигены пренебрегли им. Им, сенатором США! В первый и единственный раз я наблюдал, как помпезная маска спала с его лица.

– Пренебрегая деньгами правительства, эти красные мерзавцы бросают нам вызов! – гремел Эллисон, – Да-да, вызов! Что ж, будь я неладен: чем быстрее их приведут к порядку, тем лучше!

Я размышлял над тем, насколько обе стороны действительно желали достичь результата. Уверен, что Красное Облако и Пятнистый Хвост готовы были принять любые внешне почетные условия, и веди себя Эллисон более гибко и дай им хоть половину запрошенной суммы, вожди сумели бы собрать достаточно сторонников, чтобы перевесить позицию непримиримых. Но ручаться не берусь. Фактом остается то, что индейцы покинули Кемп-Робинсон, пылая от гнева, а Эллисон, хотя и метал громы и молнии, не выглядел ошарашенным, да и Вашингтона, видимо, тоже несильно опасался. Меня не оставляет мысль, что вся эта комиссия была затеяна исключительно с целью показать, как несговорчивы индейцы, и возложить на них ответственность за последствия. А может, проверить заодно, насколько они готовы драться. Если так, то миссия с треском провалилась, поскольку ввела Вашингтон и армию в фатальное заблуждение, что при любом раскладе сиу не возьмутся за оружие. Должен признаться: исходя из того, что они так и не решились напасть на нас в роще, я разделял это заблуждение.

Итак, отбросив всю эту чепуху с переговорами, правительство решило твердой рукой привести индейцев к порядку, распорядившись в срок до февраля 1876 года расселить их всех по агентствам. Распоряжение дошло до сиу не раньше Рождества, а это значило, что даже при желании исполнить его было невозможно, так как земли по реке Паудер были густо засыпаны снегом. Точь-в-точь как с Гленко у старины Маколея: ультиматум доводится до диких племен с опозданием и в самый разгар зимы, и заканчивается все резней [1123]. Были ли намерения американского правительства более порядочными, чем у короля Вильгельма III, сказать не берусь, но результат получился в точности такой же.

Впрочем, мне той зимой до индейцев было мало дела. Мы с Элспет завершили наше турне по Западу, проехав по железной дороге через Скалистые горы, поохотились с недельку в Колорадо и до снега вернулись в Нью-Йорк. Мне прислали любезно адрес из Бюро по делам индейцев, а Грант и Фиш [1124]письменно поблагодарили за оказанные услуги, что я счел весьма милым с их стороны, поскольку дело-то закончилось провалом. Но, будучи циником, рассудил, что как раз за это меня, вполне возможно, и благодарили. Короче говоря, я совсем уже собрался обратно в Англию, куда и отправился бы, если не та треклятая Выставка столетия.

В 1876 году отмечался вековой юбилей с того славного дня, когда колонисты-янки вырвали бразды правления из рук бездарных английских подонков и передали их амбициозным и беспринципным американским акулам. Дату решено было отметить великой выставкой в Филадельфии. Ну, вы знакомы с подобными штуками: огромный павильон захламляют разыми машинами, какао и прочей дребеденью, которая даже ниггерам не нужна, и все это украшают флагами и помпезными статуями. Тон задал наш ныне покойный венценосный осел Альберт, устроив развлекаловку 1851 года в Хрустальном дворце, и с тех пор по загранице не сделаешь и шагу, чтобы не наткнуться на какой-нибудь Дворец индустрии или Восточный павильон. Американцы вывели эту моду на новый уровень. Элспет все это очень нравилось: она разделяла всеобщую шотландскую манию двигать вперед цивилизацию и прогресс путем развития машин и дорог и состояла в одном из дамских комитетов по подготовке к выставке в Хрустальном дворце. Так что, стоило ей столкнуться с шайкой девиц, организовывавших женский павильон в Филадельфии, она окунулась в это дело с головой. Ее нарасхват приглашали на разные совещания – эти республиканские дамы, знаете ли, просто души не чают в аристократических особах, – так что о возвращении домой до открытия в мае Выставки можно было забыть.