Виктор Смирнов - Адъютант его превосходительства. Том 2. Книга 3. Милосердие палача. Книга 4. Багровые ковыли

— Вы походите по музею, — предложила Наташа. — Тут много интересного. Или присоединитесь к какой-нибудь заказной экскурсии, у нас бывают… Если же возникнут вопросы…

Барсук застенчиво покачал головой и отошел от Наташи. Что произошло с ним? Куда делась его удаль, боевитость? Послонявшись немного по залу, он принялся разглядывать схему образования Черного моря в разные геологические периоды. Но то и дело посматривал на Наташу, которая в это время, готовясь к наплыву посетителей, приводила в порядок выставку фотографий, на которых были сняты каменные столбы на горе Демерджи, образованные выветриванием, — довольно неприличные, если разобраться, фигуры, напоминающие о временах фаллических культов.

Вскоре музей наполнился юными голосами — какой-то седоусый капитан привел подростков из Морского корпуса. Ясноглазый посетитель погрустнел и неожиданно исчез, и Наташа не знала, радоваться этому или огорчаться. Чем-то он ее забавлял. Но и пугал своей неразгаданностью.

Вечером Петр Дмитриевич с удовольствием вручил Наташе какую-то исписанную аккуратным почерком бумаженцию и, потирая морщинистый лоб, сообщил:

— Я вас попрошу… Экскурсия на Мраморную балку — для господ офицеров, выздоравливающих после ранений… Приятно, что наши защитники не шляются по кабакам, а интересуются редкими природными явлениями. Оплачено с учетом транспорта… Ну вы там посмотрите, взять ли линейку или лучше извозчиков на «дутиках» — все же господам выздоравливающим будет помягче… Значит, завтра ровно в девять у музея.

Лескевич был чрезвычайно рад тому обстоятельству, что его музей не только уцелел во время всех военных передряг, смен властей и правительств, но даже вновь вошел в моду. Что бы ни случилось в мире, геология вечна. Потому что все политические страсти и даже бурные сражения развертываются на тоненькой корочке тверди, которая отделяет нас от вечно кипящей магмы. Этой корочкой, держащей на себе моря и океаны, и занимается, в сущности, геология.

В девять утра Наташа не увидела, как ожидала, группку дисциплинированных, «интересующихся редкими природными явлениями» офицеров. Лишь у маленького портика со скучающим видом, страдая от начинающейся уже жары, стоял все тот же филер не филер, — словом, ясноглазый молодой человек с двумя негнущимися пальцами и держал в здоровой правой руке папироску. Заметив Наташу, он аккуратно погасил окурок о край урны, выдолбленной в глыбе мрамора, когда-то привезенной к портику, подтянулся и приподнял свое истрепанное канотье. Ну комик, право.

— Вы никого здесь не видели? — спросила Наташа.

— Нет, никого, — ответил ясноглазый.

Наташа стала ждать, чертя кончиком зонтика по тротуару. Она была одета легко, но по-дорожному: в клишированную, из легкой шотландки, юбку и в кофточку с накидкой.

— Наталья Ивановна, простите меня! Это я заказал экскурсию, — сказал ясноглазый молодой человек. — В моем лице вы видите группу «выздоравливающих офицеров», которые хотели бы посетить Мраморную балку.

— Что? — рассердилась Наташа. — Вы хотите, чтобы я поехала вдвоем с вами? Что это, увеселительная прогулка? Это невозможно! Я даже не знаю вас… И потом: вы что же — офицер?

— Так точно. И именно выздоравливающий. Через несколько дней — на фронт. А что формы не ношу — извините, надоела, надел вот что у друзей нашел… Но если вам не нравится, я мигом надену форму. Я квартирую здесь неподалеку, на Ушаковской… Пожалуйста, Наталья Ивановна, прошу вас, поедемте!..

— А откуда вы знаете, как меня зовут?

— Когда заказывал экскурсию… директор ваш сказал… Пожалуйста, поедемте!

Застенчив и скромен до неприличия, но и так же настойчив. И как упрямы его ясные глаза!.. Но если он действительно фронтовой офицер, то знает много нужного, интересного. И такое знакомство может пригодиться, — если не сейчас, то потом. Пожалуй, она правильно сделает, если в конце концов согласится. Но тут же на память пришел печальный опыт с Дудицким, от которого пришлось убегать… Впрочем, нет, не похож своим поведением этот ясноглазый на Дудицкого! Никакой развязности! И в светлых его глазах — боль — то ли душевная, то ли физическая. Даже тогда, когда он скупо улыбается. И потом, если он филер, то не наденет офицерскую форму. И уж во всяком случае, зачем бы ему понадобился этот дешевый маскарад и эта экскурсия, если арестовать ее можно и здесь без всякого труда.

— Хорошо, переодевайтесь! — сказала Наташа и пояснила: — Офицерская форма защитит нас от лишней траты времени на всякие проверки, которые случаются теперь чуть ли не на каждом шагу. Я здесь подожду!

Он повеселел и совсем по-мальчишечьи побежал по Петропавловской, а затем в гору по Ушаковской, слегка приволакивая ногу. Наташа рассмеялась. За ней ухаживали. Более того, в нее влюбились. И хотя Наташа свыклась с ролью страдающей, безнадежно влюбленной женщины, занимающей темный, монашеский уголок классического треугольника, эта перемена ей была, черт возьми, приятна. Даже очень. Хоть в роли влюбленного выступал какой-то недотепистый, хотя и не скажешь, что некрасивый, малый.

Подошел к музею Петр Дмитриевич, вежливо осведомился, где же господа офицеры, и Наташа, скромно потупившись, отвечала, что господа офицеры скоро будут на своих экипажах. И на всякий случай, чтобы больше не мозолить глаза Лескевичу, пошла по Петропавловской навстречу ясноглазому…

Если бы новый Наташин знакомый не приволакивал слегка ногу, а негнущиеся пальцы его левой руки не были все так же оттопырены, как будто в странном жеманном жесте, да еще если бы не эти настырно внимательные, пронзительно-светлые глаза, то Наташа наверняка не узнала бы его. Он был в привычной для него, хорошо подогнанной военной форме, в аккуратно и немного залихватски сидящей на голове зеленой фуражке со слегка заломленной — по-фронтовому — тульей, в видавшем виды, но ладном, не ужимающем крепкий торс летнем мундире, в галифе с кожаными леями, которые свидетельствовали о том, что этот новый Наташин знакомый больше времени проводит верхом, чем на своих двоих.

Погоны полковника (две полоски без звездочек) были явно новенькими и предательски выдавали недавнее воспроизводство. Но главное, что удивило Наташу, — это череда ярких красных нашивок на левом рукаве мундира, говорящая о многочисленных ранениях. К тому же грудь ясноглазого полковника украшали два Георгия, знак первопроходца с терновым венком и только недавно утвержденный Врангелем орден Николая Чудотворца: грубоватый железный крест с ликом святого угодника в овале из лавровых ветвей…

То есть перед Наташей был образец совсем молодого белого офицера, безусловно храбро воевавшего и награжденного за то, что он перебил немало красных. Короче, образец врага. Но она тут же поймала себя на том, что первым ее, ну просто-таки изменническим, подленьким ощущением было чувство радости оттого, что ее знакомый оказался не каким-то неуклюжим, прижившимся вдали от фронта обывателем, торговцем или чиновником, а много пострадавшим от ран, боевым и умелым воином.