Игорь Болгарин - Адъютант его превосходительства. Том 1. Книга 1. Под чужим знаменем. Книга 2. Седьмой круг ада

Борис Иванович, точно подтверждая его мысли, еще сказал:

— Теперь я отпущу вас в Константинополь с чистой совестью, зная, что там, а потом и в Крыму вы не наломаете дров. Вы — финансист, и этим все сказано! Поезжайте… Засим мой вам последний вместо напутствия совет. Вам теперь долго, неизвестно до какого срока, предстоит быть не Фроловым, а Федотовым. Врастайте в этот образ поглубже, даже в мыслях будьте Федотовым.

Совет на первый взгляд из разряда не самых значительных. А если разобраться — мудрый. Ибо все, что оставалось теперь за спиной, принадлежало Фролову, а у Федотова, который готовился сейчас сойти с борта океанского лайнера на праздный и шумный константинопольский берег, отныне начиналась новая жизнь.

Что ж, по трапу пришвартованного к пирсу парохода спускался Федотов, совладелец банкирского дома, уверенный, знающий себе цену человек, отныне не только вслух, но и мысленно называющий себя чужим именем.

На пирсе его окружила шумная толпа турок: одни предлагали эфенди (то есть господину) услуги носильщиков, другие представляли лучшие отели Константинополя, третьи уговаривали воспользоваться фаэтоном, каретой или автомобилем… Небольшой, состоящий из двух чемоданов багаж «эфенди» разрешил поднести к поблескивающему лаком автомобилю.

— Гранд «Рю-де-Пера», — коротко сказал он шоферу, — отель «Пера Палас».

Услышав это, неотстающая, назойливая толпа, почтительно отступив от автомобиля, притихла: господин, пожелавший остановиться в самом фешенебельном отеле города, уже одним этим вызывал к себе уважение.

Часа через два в номер к приезжему постучали. Это был Сергеев. Они молча крепко обнялись и некоторое время стояли так. Потом, держась за руки и тоже молча, внимательно посмотрели друг другу в глаза:

— Когда я узнал о том, что произошло с твоей семьей…

— Не надо, — мягко остановил Фролова Сергеев. — Извини, но любое упоминание об этом болезненно. Мне почему-то все время кажется, что пока я не побываю в Питере и не увижу их могилы… — Он задохнулся, обреченно махнул рукой. — Ну что, останемся верны нашей привычке и сразу перейдем к делам?

— Это разговор долгий: слишком много мы должны поведать друг другу. Скажи пока одно, главное: как ты?

— Как рыба на берегу, — грустно усмехнулся Сергеев. — Задыхаюсь и не чаю вернуться домой, в родную стихию. Ждал вот тебя…

— Я чувствовал это. Но раньше никак не получалось.

— Да, я знаю. Кроме того, мне передали личное письмо Феликса Эдмундовича. Он просил не раскисать, собраться. А ведь было дело, пошел вразнос. Стыдно.

— Все, с кем мне доводилось говорить о тебе, понимают это, — сказал Фролов. — Дома ты быстро, прочно станешь на ноги.

— Вот то-то и стыдно! Вынудил товарищей нянчиться с собой, как с маленьким. — Он помолчал и нерешительно предложил: — Если не очень устал с дороги, может, пройдемся? Город тебе покажу…

— Сам хотел попросить тебя об этом, — улыбнулся Фролов.

Константинополь оглушил его. Во время утренней поездки на автомобиле уличный шум был не так заметен. Теперь же казалось, будто город только тем и занят, что воспроизводит шум. Под звуки оркестров маршировали, громко топая, солдаты стран-победительниц, оккупировавших Турцию, — англичане, французы, американцы… Покрикивали на зазевавшихся прохожих, громко щелкали бичами арбааджи — константинопольские извозчики, на них в свою очередь кричали полицейские… Взвывали на все голоса клаксоны автомобилей. Что-то пели, кружась в священном танце, дервиши. Бодро покрикивали, расхваливая свой товар, уличные продавцы каштанов. От них не отставали кафеджи — продавцы кофе. Из распахнутых дверей кафе, где подавали крохотные шашлыки и плов из барашка, доносился лязгающий рев престарелых механических органов и оркестрионов… Бродячие музыканты выводили на флейтах тягучие восточные мелодии, им вторили заунывным пением продавцы птиц и сластей… Все это сливалось в один общий невообразимый гул.

— Да нет ли здесь уголка потише и для российского глаза привычнее? — взмолился наконец Фролов.

— Есть. И называется, представь, «Уголок», — ответил Сергеев. — Его русские держат. И в основном — для русских. Тем более зайдем, что и пообедать пора, там борщ подают отменный, уверен, что ты такого давно не едал!

«Уголком» оказался ресторан, чем-то напоминающий первоклассные московские рестораны прежних лет, только в миниатюре. Среди посетителей у Сергеева оказалось много знакомых. Пока чопорный, затянутый в черный фрак метрдотель провожал их к свободному столику, Сергеев то и дело с кем-то здоровался, кому-то издали кланялся, кому-то дружески помахивал рукой. Нельзя сказать, чтобы это понравилось Фролову. Он уже корил себя, что согласился зайти сюда, и, когда они присели за отдаленный стол в углу, прямо сказал Сергееву:

— Жаль, что ты не предупредил меня раньше о своей популярности: нам бы не следовало появляться здесь вместе.

— Я бывал здесь с десятками своих клиентов и просто знакомых, — успокоил его Сергеев. — Для делового разговора места лучше, чем ресторан, не найти.

Подавали в «Уголке» не мужчины-официанты, а женщины — молодые, красивые и нарядные.

— Из эмигрантских, прочно осевших в Константинополе семей, — пояснил Сергеев. — Все с одной целью: привлечь любым путем посетителей — такого больше нигде нет.

— И все-таки там, где тебя знают, вместе нам появляться не следует, — сказал Фролов.

— Почему? У двух русских людей на чужбине отношения могут быть многогранными — от деловых до приятельских!

— Вот-вот, не хватало еще мне, чтоб нас за приятелей считали, — сказал Фролов, скрывая за шутливостью тона тревогу. — Когда объясню, по какой легенде тебя решено вывести из игры, сам все поймешь.

Им принесли закуски и вина. Сергеев, осушив первую рюмку и обнаружив, что Фролов свою лишь пригубил, смутился:

— Экий ты человек не компанейский! — Торопливо выставляя перед собой руку и словно защищаясь, добавил: — Поведи я вдруг себя закоренелым трезвенником, тогда уж точно на нас с тобой внимание обратят…

Фролов промолчал. Он не хотел давать волю жалости и сочувствию.

— Так что — легенда? — спросил Сергеев, окончательно смущенный его молчанием. — Я ведь как-никак золотопромышленник, миллионер и прочее. Мне за здорово живешь сгинуть с привычных горизонтов нельзя: возникнет паника, начнут подноготную копать, глядишь, и до ненужного докопаются.

— Сгинуть, как ты говоришь, все равно придется. И версия не такая уж и редкая для наших времен.

— Разорился? — высказал догадку Сергеев.

— Проще, — покачал головой Фролов. — По-настоящему состоятельный и предприимчивый человек, которым ты себя здесь зарекомендовал, так быстро не разорится. Да и потом… Те, с кем ты был связан деловыми отношениями, желая отомстить, будут искать тебя. Другое дело, если миллионы твои — блеф, а сам ты — элементарный авантюрист. Такие в один миг сгорают и вынуждены потом и от друзей, и от врагов прятаться. Эту версию все за чистую монету примут.