Роберт Стивенсон - Похищенный. Катриона (Романы)

- И все это время у вас не было друзей?

- Нет,- ответила она.- Были две-три девочки, которыми я командовала, но какая же это дружба!

- Мой рассказ будет короче,- сказал я.- У меня не было ни единого друга, пока я не познакомился с вами.

- А доблестный мистер Стюарт? - спросила она.

- Ах да! Про него я забыл,- сказал я.- Но он ведь мужчина, и это совсем другое дело.

- Еще бы! - воскликнула она.- Конечно, совсем другое.

- Правда, был еще один,- продолжал я.- Когда-то я воображал, что у меня есть друг, но ошибся.

Катриона спросила, кто она была такая.

- Не она, а он,- ответил я.- Мы оба были лучшими учениками в школе моего отца и думали, что крепко друг друга любим. Потом он уехал в Глазго и поселился у купца, который приходился ему четвероюродным братом, и прислал мне с оказией два-три письма, а потом обзавелся новыми друзьями, и, сколько я ни писал, он и думать про меня забыл. Да, Катриона, долго я не мог простить этого всему миру. Нет ничего горше потери воображаемого друга.

Она принялась расспрашивать, какой он был лицом и характером, потому что нас обоих очень интересовало все, что касалось другого. И вот в злополучный час я вспомнил про его письма, спустился в каюту и принес всю пачку.

- Вот его письма, и все письма, которые я получил за всю мою жизнь. А больше мне о себе рассказать нечего. Остальное вам известно.

- Вы мне их прочтете? - спросила она.

Я сказал, что прочту, если ей трудно, и она тотчас велела мне уйти - она сама прочтет их все с начала и до конца. А в пачке, которую я ей дал, были, кроме писем моего ложного друга, еще два-три письма мистера Кэмпбелла из города, когда он уезжал на ассамблею, и (в довершение перечня того, что мне когда-либо писалось) два словечка самой Катрионы, и два письма мисс Грант: одно, присланное на Басс, а другое - на этот корабль. Но про них я даже не вспомнил.

Катриона настолько владела всеми моими мыслями, что отвлечь меня от них не могло никакое занятие, и находился ли я в ее присутствии или нет, ни малейшего значения не имело. Я был болен ею, точно какой-то чудесной лихорадкой, которая ни на мгновение, ни днем ни ночью, не отпускала меня, спал я или бодрствовал. Вот почему, когда я удалился на нос корабля, где могучий форштевень врезался в волны, поднимая тучи брызг, я вовсе не так спешил вернуться к ней, как вы могли бы подумать, а, наоборот, нарочно продлил свое отсутствие, словно разнообразя удовольствие. Мне кажется, по натуре я вовсе не эпикуреец, только до тех пор на долю мне выпадало так мало радости, что можно извинить неторопливость, с какой я ее описываю.

Когда я наконец вернулся к ней, она протянула мне пакет с письмами с такой холодностью, что меня словно иглой укололо.

- Вы прочли их? - спросил я и почувствовал, что голос мой прозвучал как-то неестественно, потому что я старался понять, отчего в ней произошла такая перемена.

- Вы хотели, чтобы я прочла их все? - сказала она.

Я ответил «да» с некоторой запинкой.

- И самое последнее тоже? - продолжала она.

Тут я понял, в чем дело, но не мог ей солгать.

- Я дал их вам все, не задумываясь,- сказал я.- И полагал, что вы прочтете их для развлечения. Ничего дурного я ни в одном из них не помню.

- Значит, я создана иначе! - воскликнула она.- И благодарю за это бога! Подобное письмо не следовало давать мне читать. Его не следовало писать!

- Вы, я полагаю, говорите про вашего дорогого друга Барбару Грант? - сказал я.

- Нет ничего горше потери воображаемого друга,- ответила она моими словами.

- Мне кажется, воображаемой порой бывает дружба! - вскричал я.- По-вашему, справедливо винить меня за несколько слов, которые взбалмошная проказница написала на листке бумаги? Вы ведь лучше всех знаете, как почтителен я был - и буду всегда.

- И все-таки вы показали мне подобное письмо! - возразила она.- Такие друзья мне не нужны. Я, мистер Бальфур, прекрасно обойдусь без нее и без вас.

- Такова ваша благодарность! - сказал я.

- Я весьма вам обязана,- отрезала она.- И прошу вас забрать ваши… письма! - Она словно поперхнулась последним словом, и оно прозвучало как проклятие.

- Второй раз вам просить не понадобится,- сказал я, взял пакет и, сделав несколько шагов вперед, бросил его в море, как мог дальше. Еще немного - и я последовал бы за ним в пучину.

До конца дня я расхаживал по палубе, вне себя от бешенства. Вряд ли нашлось бы обидное слово, каким я не назвал бы ее мысленно до того, как солнце закатилось. Все, что мне доводилось слышать о гордости горцев, было превзойдено. Чтобы девушка - еще почти девочка - возмутилась из-за такого пустячного намека, да еще вышедшего из-под пера той, кого она называла своим вторым дорогим другом и не уставала хвалить мне! Я думал о ней с горечью, осуждением, яростью, как злящийся мальчишка. Если бы я и вправду ее поцеловал, думал я, она, пожалуй, ничего против не имела бы! Но только потому, что про это было написано, и написано шутливо, она впала в этот нелепый гнев. Женский пол, решил я, настолько обойден здравым смыслом, что ангелы, наверное, оплакивают жребий злополучных мужчин.

За ужином мы, по обыкновению, сидели рядом, но до чего же все переменилось! Она была со мной кисла, как свернувшееся молоко, а лицо у нее не выражало ничего, точно у деревянной куклы. Я попеременно готов был ударить ее или валяться у нее в ногах, но она не дала мне ни малейшего повода ни для того, ни для другого. Едва ужин окончился, как она поспешила к миссис Гебби и принялась заботливо за ней ухаживать, хотя прежде, пожалуй, была повинна в недостатке усердия. Но теперь она постаралась возместить прежнее невнимание и до конца плавания старательно опекала старушку, а на палубе достаточно неразумно, на мой взгляд, искала общества шкипера Сэнга. Нет, он, конечно, казался весьма достойным, добрым человеком, только мне нестерпимо было видеть, что она держится дружески с кем-то еще, а не со мной.

Она же с такой ловкостью избегала меня и всегда была окружена другими людьми, что мне очень долго пришлось искать удобного случая поговорить с ней. А когда он наконец представился, я, как вы сейчас узнаете, не сумел извлечь из него особой пользы.

- Я не могу понять, какую нанес вам обиду,- сказал я.- Но наверное, и ей может быть прощение. Так попробуйте, попробуйте меня простить!

- Мне нечего прощать,- ответила она, и мне почудилось, что ее слова падают, как камни.- Я весьма вам обязана за вашу дружбу.- И она сделала мне одну восьмую реверанса.

Но я заранее приготовился сказать больше и потому продолжал.

- Еще одно,- сказал я.- Если я оскорбил вас, показав вам это письмо, то мисс Грант тут ни при чем. Она писала не вам, а простому, заурядному, неотесанному невеже, у которого не хватило ума припрятать его. Если вам угодно винить меня…