Роберт Стивенсон - Похищенный. Катриона (Романы)

- Благодарю, мне вовсе не тяжело,- отвечал я ледяным тоном.

- Что же, больше я предлагать не буду,- побагровев, произнес он.- В конце концов, терпение у меня не вечно.

- Я это сразу подметил,- грубо и глупо отозвался я, точно десятилетний мальчишка.

Алан ничего не ответил, но глаза его были красноречивее слов. Вероятно, с этой минуты он уже не корил себя за карточный проигрыш. Гордо заломив шляпу, он с презрением отошел в сторону, начал что-то насвистывать, поглядывая на меня сбоку с вызывающей усмешкой.

На третью ночь нам предстояло пересечь западные границы Балкухиддера. Дождь уже перестал, было холодно, я бы сказал, морозно; северный ветер, разогнав облака, открыл звездное небо. Ручьи еще не вошли в русла, еще гремели на дне долин, но я заметил, что Алана уже не тревожит речной демон; он заметно приободрился. Перемена погоды, увы запоздалая, не произвела на меня сильного действия. Лежание в лужах не прошло даром. Одежда моя, вконец отсыревшая, истрепавшаяся, внушала мне ужас и омерзение. Я смертельно устал, я дрожал, я был болен; холодный ветер пробирал насквозь, отдаваясь в ушах неумолчным шумом. Плачевное мое положение усугублялось издевками моего друга, который словно задался целью вывести меня из терпения. Он говорил без умолку, с язвительною усмешкой, называя меня всевозможными именами, самым безобидным из которых было слово «виг».

- Эй,- кричал он мне,- гляди, какая превосходная лужа! Как раз для тебя, любезный мой виг. Ты ведь, я знаю, мастер по части прыжков.

И так далее, в том же духе, с той же издевкой и всякий раз презрительно усмехаясь.

Я понимал, что сам довел дело до такого оборота, но каяться было поздно, да и не было у меня сил каяться. Я чувствовал, что недолго осталось мне волочить по земле ноги, что скоро они отнимутся, я упаду и издохну средь этих сырых холмов, как какая-нибудь паршивая овца, и будут белеть мои кости, как останки лесного зверя. Воображение с легкостью перенесло меня в час моей смерти. Мысль о ней доставляла мне неизъяснимую радость. Приятно было вообразить, как я, одинокий, умираю в горной пустыне, а надо мною с клекотом кружат орлы. «Как тогда раскается Алан,- думал я.- Тут-то он вспомнит, сколь многим обязан он мне, и это воспоминание станет для него пыткой». Точно глупый, больной, обозленный на весь свет школьник, я шел, лелея в душе ненависть к моему товарищу, вместо того чтобы пасть на колени и молить господа о помиловании. Но насмешки Алана только доставляли мне злобную радость. «Говори, говори,- думал я.- У меня для тебя припасена шутка похлеще. То ли ты скажешь, когда я умру. Моя смерть станет для тебя пощечиной. Какова месть! Как ты тогда будешь каяться, проклиная себя за свою неблагодарность и жестокость».

Между тем мне становилось все хуже и хуже. Раз ноги мои подкосились, и я упал, Алан поглядел на меня с недоумением и тревогой, но я поспешно поднялся и зашагал как ни в чем не бывало, и он, видимо, успокоился. Меня же бросало то в жар, то в озноб. В боку кололо невыносимо. Я почувствовал, что силы меня оставили. Тащиться дальше было невмочь, и тут внезапно мной овладело желание выместить злобу на Алане, дать волю всем своим чувствам, чтобы уж поскорее, разом и бесповоротно, принять свою смерть. Тут, кстати, он обозвал меня вигом. Я остановился.

- Мистер Стюарт,- проговорил я дрожащим, как струна, голосом.- Вы старше меня, и в ваших летах должно бы знать, что такое хорошие манеры. Вы попрекаете меня моими политическими взглядами, вы находите, что это остроумно? Я всегда полагал, что когда джентльмены не сходятся во взглядах, то ведут спор, как и подобает джентльменам, а если я ошибаюсь, то смею вас уверить: у меня найдутся шутки позабавнее ваших.

Алан стоял в нескольких шагах от меня, наклонив голову чуть набок, засунув руки в карманы; шляпа его была лихо заломлена. Губы, сколько я мог разглядеть при свете звезд, скривились в недоброй усмешке. Когда я умолк, он принялся насвистывать якобитскую песню. Она высмеивала генерала Коупа, разгромленного при Престонпансе.

Мне вспомнилось, что во время того сражения Алан находился в войсках английского короля.

- К чему вы это напеваете, мистер Стюарт? Уж не к тому ли, чтоб напомнить мне, что вы кругом биты?

Песня смолкла на устах Алана.

- Дэвид! - только и мог проговорить он.

- Я больше этого не потерплю! - продолжал я.- Я не потерплю, чтобы вы отзывались дурно о моем короле и о добрых друзьях моих Кэмпбеллах!

- Я Стюарт…- начал было говорить Алан, но я оборвал его.

- Как же, знаю: у вас королевское имя. Но, заметьте, с тех пор как я брожу по горам Шотландии, я насмотрелся на многих носителей этого имени. Лучшее, что я могу о них сказать, так это то, что им совсем не мешало бы помыться.

- А знаешь ли ты, что это оскорбление? - сказал Алан голосом очень тихим.

- Что же, весьма сожалею: я еще не все сказал. Коли вам не по душе эта нравоучительная заутреня, то обедня вас тем более не утешит. Вас преследуют люди моей партии, взрослые люди, а вы себе в утешение насмехаетесь над несовершеннолетним. Слабое утешение! Вас побили и Кэмпбеллы и виги. Вы улепетываете от них как заяц! Так по крайней мере отзывайтесь с уважением о ваших врагах!

Алан стоял неподвижно; полы его плаща хлопали на ветру.

- Жаль,- наконец проговорил он.- Есть вещи, которые не могут быть оставлены без внимания.

- Я вас об этом и не прошу. Если угодно, я к вашим услугам.

- К услугам?

- Да, я готов предоставить вам удовлетворение. Я не бахвал, как некоторые. Ну, что же вы, нападайте!

И, вынув шпагу, я стал так, как учил меня сам же Алан.

- Дэвид! - воскликнул он.- Ты с ума сошел. Я не могу с тобой драться. Это же будет убийство.

- Так вот на что вы рассчитывали, оскорбляя меня!

- Твоя правда! - воскликнул Алан и в сильной озадаченности застыл на мгновение как вкопанный, подергивая пальцами губы.- Твоя правда! - произнес он вновь и обнажил шпагу, но не успели наши клинки скреститься, как он бросил клинок свой и повалился на землю.- Нет, нет. Не могу… не могу я…

Тут, наконец, злоба вышла из меня вон, и я почувствовал, что осталась во мне только болезнь, а на душе было горько, стыдно и пусто. Как я мог такое сказать? Я готов был отдать все на свете, только бы вернуть свои слова назад. Но сказанного уж не вернешь, не воротишь. Я вспомнил, как Алан был добр ко мне, как он был храбр, отважен, как ободрял меня в дороге, разделяя со мной все тяготы и лишения. Вспомнились мне и мои оскорбительные речи. Я понял, что потерял навеки преданного моего друга, а между тем болезнь овладевала мной, в боку кололо, точно острием шпаги. Я почувствовал, что теряю сознание.

И тогда я решил прибегнуть к уловке. Никакие извинения не загладят слов, уже сказанных. Бесполезно было оправдываться после таких оскорблений. Но коль скоро извинения мои напрасны, одна только мольба о помощи могла бы вернуть мне Алана. Подавив самолюбие, я сказал: