Роберт Стивенсон - Похищенный. Катриона (Романы)

- Благодарю вас за это! - воскликнула она.

- Не стоит благодарности,- ответил я и умолк. Но я столько мог бы сказать, что хотя что-то должно было вырваться.- Говорил я с ним довольно плохо,- признался я.- Он мне не очень понравился, и я говорил с ним довольно плохо, и он рассердился.

- В таком случае, мне кажется, вам не к чему обращаться к его дочери и уж тем более рассказывать ей про это! - вскричала она.- Тех, кто не любит его и не помогает ему, я знать не желаю!

- И все же я позволю себе продолжать,- сказал я, чувствуя, как меня охватывает трепет.- Быть может, и ваш батюшка и я в доме Престонгрейнджа были не в лучшем расположении духа. Ничего приятного ни его, ни меня там ждать не могло - ведь это опасный дом. Мне стало его жаль, и я заговорил с ним первый, но только не так, как следовало. И еще одно: я убежден, что его положение, как вы не замедлите убедиться, станет лучше.

- Но полагаю, обязан этим он будет не вашей дружбе! - возразила она.- А в вашей жалости он не нуждается!

- Мисс Драммонд! - вскричал я.- В этом мире я совсем один…

- И не удивительно! - перебила она.

- Позвольте мне говорить! - сказал я.- Кончив, я расстанусь с вами, если вы того пожелаете, навсегда. Сегодня я отправился к вам в чаянии доброго слова, в котором безмерно нуждаюсь. Я понимаю, что мои слова должны были вас возмутить. И понимал это, когда произносил их. Как просто было бы наговорить вам приятного, солгать вам. Неужели вы думаете, что у меня не возникло такого соблазна? Неужели вы не видите за всем этим моей сердечной искренности?

- Я думаю, что у меня много дел, мистер Бальфур,- сказала она.- Я думаю, что этой нашей встречи достаточно и нам следует проститься, как подобает людям благородной крови.

- Но мне так надо, чтобы кто-нибудь поверил мне! - простонал я.- Иначе я не выдержу. Весь мир сплотился против меня. Как снесу я свою ужасную участь? Если никто мне не поверит, у меня не хватит сил на это. И человек должен будет умереть, потому что у меня не хватило сил на это.

Она по-прежнему смотрела прямо перед собой, высоко подняв голову, но то ли мои слова, то ли голос, каким я их произнес, заставили ее остановиться.

- Что вы такое говорите? - спросила она.- О чем вы?

- Мое свидетельство может спасти жизнь невинному,- сказал я,- а они не позволяют мне дать показания.

Как бы поступили вы? Вам это должно быть понятно. Ведь ваш отец в тюрьме. Отступились бы вы от бедняги? Они брались за меня по-всякому: подкупали, предлагали мне горы и долы. А нынче этот гончий пес объяснил мне, в каком я положении и на что он решится, чтобы уничтожить и опозорить меня. Я буду объявлен соучастником убийства, меня обвинят в том, что я задержал Гленура разговором за медяки и старую одежду. Меня убьют, покрыв бесчестием. Если мне предстоит такой позор, если так будут говорить про меня в Шотландии, если и вы поверите и мое имя превратится в присловье… Катриона, как могу я не отступить? Это же невозможно. Это же сверх человеческих сил!

Моя речь лилась бурным потоком, фразы захлестывали одна другую, и когда я умолк, то увидел, что Катриона смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

- Гленур! Значит, это аппинское убийство! - произнесла она негромко, но с глубоким изумлением.

Когда мы встретились, я пошел с ней назад, и теперь мы приблизились к гребню над Дином. При этих ее словах я встал перед ней, точно пораженный громом.

- Господи боже! - воскликнул я.- Господи боже, что я натворил! - Я прижал кулаки к вискам.- Как я мог? Или я околдован, что сказал все это?

- Во имя всего святого! - воскликнула она. - Что вас так вдруг расстроило?

- Я дал слово чести,- простонал я.- Я дал слово чести и сейчас нарушил его, Катриона!

- Я спрашиваю, что с вами? - сказала она.- Вы не должны были говорить всего этого? Так, по-вашему, у меня нет чести? И я из тех, кто предает друзей? Вот, я поднимаю правую руку и даю клятву…

- Нет-нет, я знаю, что вы умеете быть верной,- сказал я.- Но я… Все дело во мне. Утром я выдержал, сумел взять над ними верх, я готов был умереть опозоренным на виселице, лишь бы поступить как должно,- и всего несколько часов спустя я вот так попираю собственную честь! «В одном наш разговор меня убедил,- сказал он,- в том, что я могу положиться на ваше слово». И где теперь мое слово? Кто теперь может мне поверить? Вы ведь не поверили! Я погиб. И лучше всего мне умереть! - Все это я говорил с рыданием в голосе, но глаза мои были сухи.

- У меня сердце надрывается от жалости к вам,- сказала она.- Но право же, вы слишком к себе строги. Вы говорите, что я вам не поверила? Да я положусь на вас в любом деле! А эти люди? На вашем месте я и думать о них не стала бы! О людях, которые тщатся поймать вас в ловушку и погубить! Полно! Сейчас не время принижать себя! Ободритесь! Неужто вы не понимаете, что я восхищаюсь вами, как великим героем, защитником добра? А ведь вы еще мальчик, немногим старше меня. И потому что вы сказали чуть-чуть лишнего другу, который скорее умрет, чем предаст вас, так корить себя! Нам обоим следует попросту забыть про это.

- Катриона,- сказал я, глядя на нее с тоской.- Это правда? Вы способны доверять мне?

- Неужто вы не верите слезам на моих щеках? - воскликнула она.- Да я считаю вас благороднейшим из благородных, мистер Дэвид Бальфур. Пусть вас повесят, но я не забуду. Я состарюсь, храня память о вас. По-моему, умереть так - прекрасно. Я буду завидовать вам!

- И ведь, быть может, я просто ребенок, которого напугали букой»- сказал я.- Быть может, они так со мной говорили только для виду.

- Вот это мне и надо узнать,- сказала она.- Мне нужно услышать все. Сделанного не вернешь, а мне нужно услышать все.

Я сел возле дороги, она опустилась на траву рядом со мной, и я рассказал ей про все, что произошло, примерно так, как написано тут, опустив лишь мои подозрения о сделке, на которую, по моему мнению, был готов пойти ее отец.

- Во всяком случае,- сказала она, когда я кончил,- вы, бесспорно, герой, а мне даже в голову не приходило! И мне кажется, вы в большой опасности. Саймон Фрэзер! Только подумать: заниматься такими гнусностями ради спасения собственной жизни и ради грязных денег! - Тут она перебила себя громким возгласом - очень странным, словно ею самой придуманным: - Пытка моя! - воскликнула она.- Поглядите на солнце!

А солнце и правда уже почти зашло за горы.

Она пригласила меня прийти снова и поскорее, протянула мне руку и ушла, оставив меня в радостном смятении духа. Я не торопился к себе, страшась незамедлительного ареста, и остановился поужинать в придорожной харчевне, а потом чуть ли не до утра бродил в одиночестве по ячменным полям, и мне все время чудилась Катриона, да так живо, что, казалось, я заключаю ее в объятия.

На следующий день, двадцать девятого августа, я явился к лорду-адвокату в кафтане, который сшил себе по мерке и надел впервые.