Худайберды Тухтабаев - Золотой выкуп

— Намаз-ака, теперь вот расскажите, — сказал вдруг Тухташбай довольно бодро, хотя сам весь истекал потом.

— Что рассказать, братишка Тухташ?

— Вы говорили, что вы тоже сирота.

— Сирота, да еще какой несчастный сирота, братишка, ты и представить себе не можешь. Таков он, оказывается, этот мир. Расскажу, все вам расскажу. Но только — чур, с уговором: не смеяться, если я вдруг заплачу от жалости к самому себе.

— Разве может плакать такой богатырь, как вы? — всерьез удивился Хайитбай.

— Плачу, братишка, плачу порой вдосталь… Ведь и у богатырей есть сердце, у них тоже бывают горести и печали. Так вот, слушайте. Я сирота, и некогда был я бездомным, как вы. Говорят, невезучим я родился. Есть такой город, Каттакурган называется, слыхали когда-нибудь?

— Нет, не слыхали, — хором ответили мальчишки.

— Ну да ладно, как-нибудь свожу я вас туда, бог даст… Вблизи этого города находится кишлак, Утарчи называется. В нем я и родился, на рассвете, как раз перед намазом. Мать умерла, едва лишь я увидел свет. Весть об этом дошла до отца в тот час, когда он находился в мечети, на молитве. Он был человеком болезненным, сердце у него было больное, как услышал, что жена умерла, сам тут же упал замертво. Вот потому-то и назвали меня Намазом… — Помолчав некоторое время, он вздохнул: — Такие-то дела, братишки мои милые. Вырос я в конюшнях и хлевах богатеев. Были времена, когда ел жмых вместе с волами и был доволен жизнью. Дважды продавали меня как раба. Я убегал. Слава аллаху, повстречался вот мне Дивана-бобо, он и отвел меня к Ивану-баю. Тот выучил меня читать, писать, даже в Москву, в Петербург брал с собой путешествовать… А вы, палваны, откуда родом будете, какого племени?

— Мы с кокандской стороны, — опять разом ответили мальчишки.

Намаз присвистнул.

— Да-а, не из ближнего света вы, оказывается. А как очутились здесь?

— На огненной арбе доехали, тайком, конечно.

— А что, в Самарканде родичи у вас?

— Тухташ говорил, у него тут тетушка живет.

— Помолчи уж лучше, — вскричал Тухташбай. — Сам же мне все уши прожужжал, что, мол, в Самарканде сиротам бесплатную еду выдают! До самой огненной арбы ведь чуть ли не силком тащил, в спину подталкивал, разве неправда?!

— А родителей у вас нет?

— Говорят, я родился после смерти матери, — доверительно сообщил Тухташбай.

— Что ты говоришь? — засмеялся Намаз.

— Правда, а потом рос в клетке для перепелки…

— Ну а ты, Хайитбай, почему ты молчишь?

Хайитбай, молча вышагивавший чуть впереди, приостановился, спросил с улыбкой:

— А что мне говорить?

— Мать-отец живы?

Хайитбай пожал плечами, странно скривил лицо, покрытое язвами.

— Не знаю.

— Однажды суфия он за отца принял, — хихикнул Тухташбай.

— А сам, сам что? За каждой паранджой десять верст вышагиваешь, все надеешься, вдруг эта женщина твоя мать!

— Когда это было?

— Да каждый день…

— Ты мать мою не оскорбляй, знаешь!..

— Но матери-то у тебя нет?

— Есть, а то как же? Бог даст, я ее обязательно разыщу.

Мальчишки стояли друг против друга, напоминая молодых петухов, приготовившихся к битве. Тухташбай глядел на друга, глядел, вдруг зашатался и упал как подрубленный.

Намаз подбежал к нему.

— Что случилось, братишка?

— Так… ничего… — ответил Тухташбай, часто-часто дыша, — ноги вдруг подкосились… Вот потею, голова кружится, может, поэтому… Останусь я здесь, Намаз-ака, сил у меня что-то совсем нет, приду в себя немного, догоню вас…

— Взять тебя на руки?

— Нет, нет, что вы!

— Тогда давайте пойдем все же потихоньку. В Карши отдохнем, почаевничаем. Отменные там шашлыки готовят. А ты, Тухташ-палван, как смотришь на огненные душистые самсушки?

— От самсы я не откажусь, конечно, хотя не против и горячей чашки шурпы, — слабо улыбнулся Тухташбай, медленно поднимаясь на ноги.

Дорога между Дахбедом и Лайишем проходит через камышовые заросли. В любое время года здесь грязно, а порой грязь становится непролазной. Преодолеть этот участок пути трудно не только пешему, но и всаднику. Тухташбаю стало так плохо, что Намаз взял его на руки.

— Потерпи, братишка, потерпи еще немного, — подбадривал он Тухташбая.

Намаз пытался посадить больного к кому-нибудь на арбу или коня, но все, едва глянув на Хайитбая, спешили прочь, ссылаясь на дальний путь и срочные дела.

Вот их опять догнала арба, разбрызгивая высокими колесами грязную жижу. Намаз остановился, опустил мальчика на землю.

— Эй, хороший человек, куда путь держишь?

Возница был примерно одного возраста с Намазом, худощавый паренек с быстрыми глазами.

— Домой вот спешу.

— Да поможет тебе аллах, добрый человек, благополучно добраться до дома. Подвези, пожалуйста, братишку. Я заплачу.

— Сколько заплатишь?

— Сколько запросишь.

— Щедрому всегда воздается сторицей. Давай клади своего братца на арбу, путник. Только сам пойдешь пешком. Коняга мой истомился сильно. Наместнику дрова возил. По дороге в грязи застрял. О, второй парнишка-то весь в болячках… Чу, коняга-бедняга!.. Куда сами-то путь держите?

— В Мужицкий кишлак.

— К русскому табибу? [13] Табиб — лекарь.

— К нему.

— Говорят, он здорово вылечивает всякие болячки. А откуда идете?

— Из Самарканда.

— Пешком? Бай-бай-бай! [14] Бай-бай-бай — возглас удивления. Однако, хоть вы и из Самарканда, но на городских-то не похожи. Городские постолов не носят.

— Я сказал: идем мы из Самарканда. А сам я из Джаркишлака.

— Вот из этого самого Джаркишлака? — показал возница рукояткой плети вправо, поспешно натягивая узду коня. — Погодите, вы случайно не Намаз-палван?

— Он самый.

Акрамкул — так звали погонщика арбы — соскочил с коня и от души пожал огромные ручищи Намаза, потом заставил его взобраться на арбу, успев тысячу раз извиниться. Когда снова тронулись, Акрамкул уселся в седле боком, чтобы видеть попутчиков, и заговорил. Казалось, что его теперь ничто и никто не в силах остановить. Сказал, что он и раньше много слышал о Намазе, но впервые увидел его на пышной свадьбе волостного управителя. Тогда он стал свидетелем, как Намаз один за другим повалил всех богатырей-курашчи [15] Кураш — национальный вид борьбы. Курашчи — участник кураша. , прибывших на свадьбу. Оставался последний соперник, и Акрамкул решил про себя, что если палван свалит и этого курашчи, он снимет с себя чекмень и подарит его Намазу. Но когда Намаз, положив и этого борца на обе лопатки, кинул зрителям все деньги, полученные в качестве приза, и покинул круг, Акрамкул растерялся. «Столько золота, серебра играючи бросил под ноги неизвестных людей, разве нужен ему мой рваный чекмень, — подумал тогда Акрамкул. — Разве что вместо попоны будет им осла своего накрывать?» Так и не решился тогда подойти к Намазу. Но все равно не покидала его мечта когда-нибудь познакомиться с чудо-богатырем. Оказывается, мечтал об этом и отец Акрамкула. Они давно собираются вместе с почтенными старцами селения прийти к палвану и расспросить его, узнать, откуда появился такой налог, который называется «дровяными деньгами». Ведь Намаз знаком с урусами [16] Урус — искаженное произношение слова «русский». — сановниками, посещал некогда даже город, где находится дворец белого царя.