Худайберды Тухтабаев - Золотой выкуп

— Байбува, да что это такое происходит? — взмолился пахсакаш. — Объяснили бы хоть!

— Обыскать оба дома! — приказал богатей. — Коль скоро вор и убийца Намаз не отыщется, я тебе, предводителю воров, в лоб пулю всажу. Кто вчера к тебе приезжал, кто?

Как раз в этот миг в комнате, где лежала больная Бибикыз, раздались вопли.

— Не входите в дом! — взревел разъяренным львом Джавланкул. — Жена умирает… Совесть есть у вас или нет?!

— Я сам выну ее душу, — скрежетнул зубами Хамдамбай, — считай, к тебе сам Азраиль явился. Да-да, Азраиль, ангел смерти, который отнимет жизнь у всего твоего племени!

— Байбува, сжальтесь, моя-то вина в чем? Не время сейчас сводить счеты…

— Ах, ты не понимаешь, в чем твоя вина? Не твоя ли дочь скачет рядом с Намазом, который с шайкой таких же воров, как он сам, грабит уважаемых людей, оскорбляет их честь и достоинство, поднял руку даже на воинов белого царя?! И ты после этого спрашиваешь, в чем твоя вина, укрыватель вора и грабителя!

— Ты сам вор и убийца! — яростно выкрикнул Джавланкул, рванувшись. — Если Намаз-палван на кого и поднял руку, то на таких, как ты, грязных тварей, которые сосут нашу кровь и грызут наши кости, как шакалы! Не твой ли сын, змеиное отродье Заманбек, выкрал, чтобы обесчестить, нашу светлоликую Одинабиби?! Не он ли пытался заманить Намазбека в западню и заполучить за его голову золото?!

— Заткни глотку, подлец, не то пристрелю как собаку!

— Я тебе человеческим языком говорю, изверг: там жена моя умирает, а ты тут суд чинишь…

— Ты раньше нее умрешь, собака! Получай!

Хамдамбай, трясясь от злобы, поднял револьвер и, почти не целясь, выстрелил.

В последнее время бай всегда носил с собой оружие, но редко стрелял, а если и стрелял, то плохо попадал в цель. На этот раз, однако, пуля его не прошла мимо. Джавланкул резко дернулся, голова его упала набок.

— Отца уби-или! — прорезал воздух тонкий детский голосок.

Одновременно с этим криком грохнул выстрел со стороны хлева. Один из нукеров Мирзы Кабула подпрыгнул в седле, кулем свалился на землю. Другая пуля достигла второго джигита, который вместе с остальными товарищами погнал было коня в сторону ворот.

— Берегись, это Намаз!

Нукеры хакима, едва услышав грозное имя, в ужасе заметались, потом бросились врассыпную.

— Стой, трусы, назад! — взревел Хамдамбай, размахивая револьвером. — Назад! Никакого Намаза здесь нет! А если и есть, то очень хорошо! Не за ним ли мы сюда пришли?

Его спокойствие придало джигитам храбрости. Они повернули назад.

— Ты, Мирзо Кабул, проберись в сад, поддай оттуда, — командовал Хамдамбай, держась под прикрытием дувала, отделявшего двор от улицы. — Мы не уйдем отсюда, пока не уничтожим их всех. Даврбек, отомсти за брата, сынок, подожги дом.

Даврбек с готовностью кивнул отцу, но лезть под пули не спешил: едва кто высовывался, пули, срывавшиеся с крыши хлева, загоняли смельчаков обратно в укрытие.

Когда бай убил отца, Насиба и укрывшиеся с нею на крыше хлева сыновья Халбека Аман и Баротали разом выпалили в нукеров. Выстрелы слились в единый грохот. Баротали, который едва вступил в пору юности, еще винтовки в руках не держал. И, конечно, пуля его ушла зря. Насиба была прекрасным стрелком, прошла выучку у Намаза, но, когда увидела, как застрелили отца, была не в себе. И потому Хамдамбай, которого она держала на мушке, остался живым — ее пуля скосила кого-то другого.

Беспорядочные, но частые выстрелы нукеров, укрывшихся за дувалом, заставили Насибу приникнуть к крыше. Несколько пуль пролетели у самого уха, с шипением вошли в стог сухого клевера. Насиба уронила голову на гладко обмазанную глиной крышу, застыла на какое-то время. Из глаз ее ручьем бежали слезы…

Нет, глупо, конечно, самой лезть в руки врагов… И слезами, причитаниями теперь делу не поможешь… Случилось то, что должно было случиться. Надо защитить себя, спасти дом, всех своих. Собраться с мужеством и действовать с умом. Их на крыше трое. Самая меткая она, Насиба. А эти байские лизоблюды и ружье-то держать как следует не умеют, притом они на конях: верхом, известно, особо не прицелишься…

— Ты, Баротали, спустись в сад, — повернулась она к младшему из них. — Оттуда и переползи к вашим воротам, пока они не зашли с тыла. Будешь стрелять только в том случае, если захотят они увезти… отца. — У нее не повернулся язык сказать «труп отца». Ведь еще совсем недавно он был живой, а теперь — повис, привязанный к грушевому дереву, в каких-то десяти-пятнадцати шагах отсюда… и они не в силах ему помочь!

— Нет, апа-джан [48] Апа — сестра. , нет! — поднял на нее умоляющие глаза Баротали. — Я останусь с вами!..

— Делай, как велят! — прикрикнула на него Насиба. — И ни в коем случае не стрелять. Слышишь? Если только они захотят забрать отца с собой…

Баротали, извиваясь ужом, отполз к заднему краю крыши, по-кошачьи спрыгнул вниз. По тому, что не раздалось ни криков, ни выстрелов, Насиба поняла, что тот благополучно юркнул в густые заросли кукурузника, росшего прямо за стенами хлева. Собственно, на это она и рассчитывала. Кажется, тыл у них еще свободен. Байские львы, по всему было видно, побоялись покидать свои безопасные углы. Свое бессилие они вымещали яростным огнем, которым нещадно поливали стог клевера. Насибе и Аману невозможно было даже головы приподнять, осмотреться, не то чтобы вести прицельный огонь…

Что дальше делать? Не лежать же здесь бесконечно, ожидая, когда их прикончат?.. Что бы предпринял Намаз-ака на ее, Насибы, месте? Он бы, конечно, придумал какой-нибудь хитроумный ход, спас бы себя и своих верных товарищей, да еще бы неприятеля в бегство обратил. Что ж может она, слабая, беззащитная женщина?

Стог сухого клевера загорелся, нещадно чадя. К тому же захлопали выстрелы из сада, отрезая последний путь к отступлению. Казалось, нет никакого выхода. Но тут Насиба вдруг вспомнила про люк для освещения хлева. Она осторожно толкнула Амана локтем и стала отползать назад. Аман ее понял.

Отодвинув заслонку, они один за другим спустились в хлев. Здесь было темно, хоть глаза выколи, слышалось тревожное ржание лошадей, беспокойный топот копыт. Увидеть отсюда, что происходит снаружи, тем более высмотреть притаившегося врага, не было никакой возможности. Сами вроде как в ловушке, и дом остался без защиты…

Насиба прислушалась. Стрельба прекратилась. Что-то предпринимают, решила Насиба. Медлить нельзя. Иначе они попросту задохнутся здесь от дыма или сгорят заживо. Если займется огнем и хлев, пропадут и чужие кони, которых отец брал под честное слово для работы…

Решение созрело моментально. Насиба тронула руку Амана:

— Быстро освобождай коней!

Она тоже бросилась отвязывать похрапывающего поблизости своего Карылгача, сняла веревку. Конь, учуя ее запах, послушно следовал за хозяйкой. С веревкой в руках подбежала Насиба к двери, нащупала кольца, служившие ручкой, привязала к одному из них веревку. В хлеву росло движение: освободившиеся кони встревоженно бегали, искали выхода.