Борис Давыдов - Московит-2

– Кто дурные советы дает?! Кто завидует?! Я?.. – ахнул Шереметев, схватившись за сердце.

– Ну не я же!

– Да как язык твой… Суда Божьего не боишься? Он-то все видит!

– Видит, да не скоро скажет! – горько усмехнулся Львов.

– Богохульник!!!

– А ты…

– Ну-ка, довольно! – вскричал молодой царь, вскочив с кресла. Глаза его метали молнии, лицо гневно зарумянилось.

Опомнившись, старики тоже вскочили так скоро, как позволили больные ноги, стали кланяться да каяться, прося прощения…

– Бог простит! – все еще сердито, но уже тише проворчал венценосец. – Ну не совестно ли?! Я совета жду, а они словно юнцы неразумные… Садитесь! И говорите – по одному, степенно, без лая да обид.

Шереметев, тяжело дыша, утер платком испарину.

– Государь, Христом Богом клянусь, совет мой был от сердца да от разума! Откажи Хмельницкому! Помогай, коль захочешь, но втайне. Война с Речью Посполитой нам не надобна! Не бери его под руку свою! Ведь предаст тебя гетман этот, ей-ей предаст! А не он, так другой. За помощь нашу да за кровь пролитую одна лишь черная неблагодарность выйдет. Помяни мое слово!

– Да отчего предаст-то?! – не утерпел Львов. – И неужто не побоится крестное целование нарушить, душу свою погубить?

– Кабы запорожцы того боялись, не всаживали бы нож в спину Речи Посполитой! – сурово отрезал Шереметев. – Забыл, князь, сколько раз они бунты учиняли? Сколько раз каялись, прощения просили, присягали на верность, а потом – снова за свое? Ненадежен этот люд! Переменчив да к буйству склонен! Живет грабежом, порядку не знает и знать не хочет…

– Мы их укротим! – уверенно заявил Львов. – Они оттого и бунтуют, и буйствуют, что твердой власти там нет. Да и Владислав, король покойный, слишком распустил их, позволял больше, чем надо. Вот и распоясались… Великий государь, – приложив ладонь к сердцу, взглянул он на царя, – поверь, и мой совет искренен! Во многом прав Федор Иванович, однако же коль явить запорожцам не только ласку твою, но и силу, и разумную строгость, можно привести их к покорности. Самый строптивый конь и тот смиряется, чуя крепкую руку и узду! А коль надобно, то и плеть.

– Ой, не скажи, князь! – проворчал Шереметев. – Бывают такие кони, что любого седока скинут.

– Зато помысли, какие выгоды великие ждут! – продолжал Львов, впившись глазами в царя. – Святую веру защитим от поругания, православным братьям поможем, границы державы твоей расширим! Златоглавый Киев, когда-то всему миру славный, нашим будет! А запорожцы станут надежную сторожу держать против крымских собак гололобых! Опять же Речь Посполитую ослабим… И всего-то нужно – принять Хмельницкого под руку твою!

– Один одно говорит, другой – другое… – тяжело вздохнул царь. – И вроде все резонно, по делу! Ну, словно как в притче про Соломона! «Ты прав, и ты – тоже прав!» Вот только я-то не Соломон, мудрости его не имею.

Наступали самые длинные дни. Лето выдалось знойным, а работы было столько, что к вечеру даже я чувствовал усталость. Про моих «подвластных», начиная с Тадеуша, заканчивая последним жолнером, и говорить нечего. Но ребята крепились, молодцы! Может, от безысходности, ибо случаев убедиться, что от пана первого советника ждать снисхождения не приходится, у них было достаточно.

– Ничего, панове! Тяжело в учении, легко в бою! – приговаривал я, без зазрения совести «приватизировав» известную фразу Суворова.

Лесопилка с прилегающей территорией, выделенная мне князем в качестве «базы», давно уже была обустроена и ограждена. Лишние деревья выкорчевали, ямы засыпали и утрамбовали. Крепкий частокол высотой в три человеческих роста огораживал круг диаметром примерно в триста метров. В центре находилась сама лесопилка с запрудой и водяным колесом, и домом, по-прежнему не дававшем покоя теще Тадеуша. Слабым утешением ей мог послужить тот факт, что я велел снести старую маленькую баню и построить взамен куда более просторную и удобную. С нами же две благородные пани, тысяча дьяблов, им требуется какой-никакой комфорт!

Также неподалеку от дома по моему приказу обустроили летнюю кухню (и так духота, нечего дома лишний жар разводить!), кузню и склады. А с северной стороны вкопали еще один частокол, чуть пониже, образовав нечто вроде большой цитадели. Только предназначалась она не для обороны в случае вражеского прорыва на основную территорию, а для совсем других надобностей.

Попасть внутрь «базы» можно было через единственные ворота, возле которых установили сторожевую башенку. Два промежутка в ограде, там, где протекал полноводный ручей, заколотили горизонтальными бревнами, нижний ярус которых шел почти вровень с уровнем воды. А в русло ручья вбили частые железные прутья. Конечно, боевых пловцов в те времена вроде не было, но предосторожность никогда не будет лишней.

«Эти казаки, пся крев, могли под водой плавать, дыша через полые тростинки!» – думал я, с опаской ловя себя на мысли, что начал рассуждать как настоящий шляхтич.

Конечно, не помешало бы еще проволочное ограждение… Стоп! Не время. Этак и о минах-ловушках призадумаешься. Прежде всего – те самые «чудесные новинки». Клятвенно обещанные мною будущему королю Речи Посполитой. Терпение князя-то не бесконечное…

– Все произошло именно так, как рассказывал пан! – возбужденно жестикулируя, Иеремия ходил взад-вперед и покачивал головой, словно сам дивился тому, что случилось. – Сейм назначил трех региментариев [19] Временные командующие. . Трех!!! Словно горького примера Теренция Варрона и Эмилия Павла недостаточно [20] Римские консулы, разгромленные Ганнибалом в битве при Каннах. . Тех самых – Перину, Дитыну и Латыну! Высокородным панам Владиславу-Доминику Заславскому, Александру Конецпольскому и Николаю Остророгу доверили спасение отчизны. Заславский, судя по его виду, напряженно раздумывал, сколько перин и ванн взять с собой и достаточно ли удобно будет на войне. Конецпольский в это время загадочно улыбался и причмокивал губами, словно грезя об амурных викториях. А Остророг, конечно же, не удержался и произнес длиннейшую речь, столь обильно пересыпаемую учеными словами и цитатами, что члены Сейма начали зевать. Хотя можно было ограничиться одной фразой: «Благодарим высокое панство за доверие, постараемся оправдать его!» Многие изумленно косились на меня, будто ожидая подвоха или недоумевая, отчего я промолчал. Ах, если бы не наш план, уж я нашел бы что им сказать! Бездельники, глупцы, хвастуны! – глаза князя метнули молнии, но он быстро овладел собой. – Раз только такой ценой можно спасти отечество, пусть будет что будет. Хотя и жолнеров, и шляхтичей, обреченных на напрасную гибель, все-таки жалко.