Бернард Корнуэлл - Властелин Севера. Песнь меча (сборник)

– Говори, женщина! – прорычал епископ. – Ты знаешь, какие слова ты должна сказать! Так скажи их!

Этельфлэд, похоже, была слишком испугана, чтобы заговорить.

Алдхельм прошептал что-то Этельреду, тот кивнул, но ничего не сделал. Алдхельм пошептал снова, и Этельред снова кивнул. На сей раз Алдхельм сделал шаг вперед и ударил Этельфлэд. Это был несильный удар, просто хлопок по голове, но этого хватило, чтобы заставить меня непроизвольно шагнуть вперед.

Гизела схватила меня за руку, удерживая.

– Говори, женщина, – приказал Алдхельм.

– Аминь, – ухитрилась прошептать Этельфлэд. – Аминь.

Рука Гизелы все еще была на моей руке. Я похлопал ее пальцы в знак того, что спокоен. Я был зол и удивлен, но спокоен. Я погладил руку Гизелы, потом уронил ладонь на рукоять Вздоха Змея.

Этельфлэд явно сказала верные слова, потому что епископ Эркенвальд взял с алтаря глиняную чашку. Он высоко поднял ее над распятием, словно показывая своему богу, потом осторожно налил немного грязной воды в серебряную чашу. Снова высоко воздел глиняную чашку и торжественно предложил ее Этельфлэд.

– Выпей горькой воды, – приказал он.

Этельфлэд заколебалась, потом увидела, что затянутая в кольчугу рука Алдхельма готова снова нанести удар, – и послушно потянулась к чашке. Взяла ее, поднесла ко рту, подержала мгновение, закрыла глаза и, сморщившись, выпила горькое содержимое.

Мужчины внимательно наблюдали за ней, чтобы убедиться, что она выпила все. Пламя свечей трепетало на сквозняке, которым тянуло через дымовую дыру в крыше; где-то в городе внезапно завыла собака.

Теперь Гизела крепко сжимала мою руку, ее пальцы были как когти.

Эркенвальд взял чашку и, убедившись, что она пуста, кивнул Этельреду.

– Она выпила воду, – подтвердил епископ.

Лицо Этельфлэд блестело от слез там, где в них отражался падающий с алтаря колеблющийся свет. Теперь я увидел на алтаре гусиное перо, горшочек с чернилами и кусок пергамента.

– То, что я теперь делаю, – торжественно проговорил Эркенвальд, – я делаю согласно слову Божьему.

– Аминь, – сказал священник.

Этельред наблюдал за женой, словно ожидая, что ее плоть начнет гнить у него на глазах, в то время как сама Этельфлэд так дрожала, что я подумал – она может упасть.

– Бог велит написать заклинания, – объявил епископ.

Потом нагнулся над алтарем. Перо его долго скрипело, а Этельред все еще внимательно глядел на Этельфлэд.

Священники тоже наблюдали за ней, пока епископ царапал по пергаменту.

– И, написав заклинания, – сказал Эркенвальд, затыкая горшочек с чернилами, – смываю их, как приказал всемогущий Господь, Отец наш Небесный.

– Слушайте слово Господне, – сказал священник.

– Да славится имя Его, – сказал другой.

Эркенвальд взял еще один серебряный сосуд, в который налил немного грязной воды, и полил этой водой только что написанные слова. Он потер чернила пальцем и поднял пергамент, чтобы показать, что строки расплылись и смылись.

– Сделано, – напыщенно сказал он и кивнул седовласой женщине. – Выполняй свой долг! – приказал он ей.

Старуха с жестоким лицом шагнула к Этельфлэд. Та отшатнулась, но Алдхельм схватил ее за плечи. Этельфлэд в ужасе завопила, и тогда Алдхельм сильно ударил ее по голове.

Я подумал, что Этельред среагирует на то, что на его жену напал другой мужчина, но кузен явно одобрял происходящее, потому что ничего не сделал. Он только молча наблюдал, как Алдхельм снова схватил Этельфлэд за плечи и удерживал ее, когда старуха нагнулась, чтобы схватить подол льняной одежды Этельфлэд.

– Нет! – запротестовала Этельфлэд стонущим, отчаянным голосом.

– Покажи ее нам! – рявкнул Эркенвальд. – Покажи ее бедра и живот!

Женщина послушно подняла сорочку, чтобы показать бедра Этельфлэд.

– Довольно!

Это выкрикнул я.

Женщина застыла.

Священники стояли нагнувшись, чтобы посмотреть на обнаженные ноги Этельфлэд, в ожидании, когда ее одежду поднимут настолько, чтобы обнажить ее живот. Алдхельм все еще держал ее за плечи, в то время как епископ с разинутым ртом уставился на тени у церковных дверей, откуда я подал голос.

– Кто там? – вопросил Эркенвальд.

– Вы – злые ублюдки! – сказал я, зашагав вперед, – мои шаги отдавались эхом от каменных стен. – Вы – грязные эрслинги!

Я помню свой гнев той ночью, холодную, дикую ярость, которая заставила меня вмешаться, не задумываясь о последствиях.

Священники моей жены все как один проповедуют, что такая ярость есть грех, но воин, в котором нет ярости, – не настоящий воин. Гнев пришпоривает тебя, он – как стрекало, помогает преодолеть страх, чтобы заставить мужчину сражаться, и в ту ночь я сражался за Этельфлэд.

– Она – королевская дочь, – прорычал я, – поэтому опустите платье!

– Ты будешь делать так, как велит тебе Господь! – огрызнулся Эркенвальд, обращаясь к старухе, но она не осмеливалась ни выпустить подол Этельфлэд, ни приподнять его.

Я проложил себе путь через наклонившихся священников, пнув одного из них в зад с такой силой, что тот нырнул на помост у ног епископа. Эркенвальд схватился за свой посох, серебряный наконечник которого был изогнут, как посох пастуха, и замахнулся им на меня, но сдержал удар, увидев мои глаза.

Я обнажил Вздох Змея, его длинный клинок царапнул и зашипел, скользя по устью ножен.

– Ты хочешь умереть? – спросил я Эркенвальда.

Тот услышал зловещие нотки в моем голосе, и его пастушеский посох медленно опустился.

– Опусти платье, – велел я женщине.

Та заколебалась.

– Опусти его, ты, грязная старая сука! – прорычал я.

Я почувствовал, как епископ шевельнулся, и крутанул Вздохом Змея, так что его клинок замерцал в волоске от горла Эркенвальда.

– Одно слово, епископ, – сказал я, – одно только слово, и ты немедленно встретишься со своим богом. Гизела! – окликнул я.

Гизела подошла к алтарю.

– Возьми каргу, – велел я, – возьми Этельфлэд и посмотри, опух ли у нее живот и сгнили ли бедра. Сделай это как подобает, в уединении. А ты! – Я повернул клинок, показав им на покрытое шрамами лицо Алдхельма. – Руки прочь от дочери короля Альфреда, или я повешу тебя на Лунденском мосту, и птицы выклюют твои глаза и склюют твой язык!

Алдхельм отпустил Этельфлэд.

– Ты не имеешь права… – начал Этельред, обретя наконец дар речи.

– Я пришел сюда, – перебил я, – с посланием от Альфреда. Он желает знать, где твои корабли. Он желает, чтобы ты немедленно отплыл. Он желает, чтобы ты выполнил свой долг. Он хочет знать, почему ты болтаешься здесь, когда есть датчане, которых надлежит убить!

Я приложил кончик Вздоха Змея к устью ножен и позволил клинку упасть внутрь.

– И Альфред желает, чтобы ты знал, – продолжал я, когда звук скользнувшего в ножны меча перестал отдаваться эхом в церкви, – его дочь для него драгоценна, и ему не нравится, когда со столь драгоценными для него вещами обращаются дурно.