Элиф Шафак - Ученик архитектора

– Тут какая-то ошибка, – пожал плечами Синан. – Все мои рабочие – честные люди, не замешанные ни в каких темных делах.

– Речь идет о вашем ученике.

Джахан, услышавший этот разговор, приблизился к ним. Он уже понял, о ком идет речь. Но Синан терялся в догадках.

– Кто именно вам нужен? – спросил он.

И тут янычары назвали имя Джахана.

– Но в чем он провинился? – ошеломленно поинтересовался зодчий. – Этот юноша – старательный ученик и мой хороший помощник.

– Мы исполняем приказ великого визиря, – сказал командир янычаров, который явно тяготился возложенной на него миссией. Несомненно, он не хотел брать Джахана под стражу на глазах главного придворного строителя, к которому питал уважение.

– И все же, что сделал Джахан? – повторил архитектор. – Он не мог совершить никаких злодеяний!

Ответом ему было молчание. В наступившей неловкой тишине Джахан пробормотал:

– Мне очень жаль, учитель.

Синан догадался, что ученик его знает за собой какие-то тайные провинности, и лицо его потемнело. Он подошел к Джахану, положил ему руку на плечи и сжал его изо всех сил, словно хотел передать молодому человеку часть своей веры.

– Помни, ты не один, – произнес он. – Что бы ты ни совершил, Бог тебя не оставит. И я тоже никогда не брошу тебя.

Джахан ощутил в горле комок. Опасаясь, что разрыдается, он не сказал в ответ учителю ни слова. Янычары окружили юношу, давая понять, что время прощания истекло. Когда они отошли от площадки так далеко, что учитель уже не мог их видеть, солдаты надели на Джахана кандалы. И так, со скованными руками, он предстал перед великим визирем.

– Ты, наглый проходимец! – закричал Рустем-паша, указывая на юношу пальцем. – У тебя хватило дерзости подстеречь султана и досаждать ему дерзкими разговорами! Подобно змее, ты проскользнул у меня за спиной.

Джахана била дрожь, струйки холодного пота сбегали у него по спине.

– Ты хочешь опустошить казну, я это понял! Я разузнал о тебе все, шельмец. Вся твоя жизнь насквозь пронизана ложью. Сознавайся: ты шпион, посланный сюда из Персии?

– Мой господин, я не шпион и могу принести в этом клятву на священном Коране, – дрожащим голосом ответил Джахан. – У меня нет и никогда не было никаких дурных намерений.

– Не беспокойся, мы выясним, что ты за птица, – отрезал Рустем-паша и позвал стражников.

Вот так случилось, что ученик главного придворного строителя Синана, втайне от своего учителя решивший помочь ему, оказался в подземной темнице Йедикуле, или крепости Семи Башен, – тюрьме, где нашли свой конец сотни несчастных и откуда удалось выйти лишь немногим.

– Как твое имя? – уже во второй раз спросил писец.

Джахан понимал, что молчание может сослужить ему дурную службу. Но все его существо противилось мысли о том, что имя его пополнит перечень злоумышленников, когда-либо схваченных в Стамбуле. Тот, чье имя попало в этот проклятый список, обречен сгнить в тюрьме, казалось ему.

Писец бросил на Джахана сердитый взгляд.

– Отвечай, когда тебя спрашивают, ублюдок, – процедил он. В отличие от почерка, речь его отнюдь не отличалась изяществом. – А будешь молчать, я отрублю твой поганый язык.

Главный надзиратель, наблюдавший за допросом, счел нужным вмешаться.

– Ну, ты не очень-то расходись, – бросил он писцу. – Ни к чему его запугивать раньше времени.

– Похоже, это важная птица, эфенди? – спросил писец.

– Скоро узнаем. Впрочем, без перьев все птицы одинаковы.

– Верно сказано, эфенди.

Главный надзиратель окинул арестанта изучающим взглядом. Этот человек, с длинным худым лицом, непроницаемым взглядом и покатыми плечами, напомнил Джахану одного мальчишку из их деревни. Тот частенько ловил лягушек и перочинным ножом вспарывал им животы. При этом лицо его оставалось таким же бесстрастным.

– Он не из тех мелких мошенников, что попадали к нам прежде, – сказал главный надзиратель писцу так, словно Джахан не мог его услышать.

– Да, эфенди, это крупная добыча.

– Добыча великого визиря.

Тут Джахан догадался, что этой парочке уже известно о нем все. Разумеется, они прекрасно знали, как зовут пленника, и требовали, чтобы он назвался сам, из чистой формальности. А еще им нравилось мучить заключенного. Именно поэтому его держали в кандалах, хотя убежать из подземной тюрьмы не было ни малейшей возможности. Сообразив, что своим упорным молчанием он лишь продлевает их удовольствие, Джахан, с трудом ворочая языком, произнес:

– Я погонщик слона, принадлежащего нашему великому султану. Также я являюсь учеником главного придворного строителя.

Писец торопливо заскрипел пером. Закончив, он посмотрел на главного надзирателя и заметил:

– Не хотел бы я оказаться на его месте, эфенди.

– Еще бы. Человеку, нажившему себе столь серьезного врага, как великий визирь, не позавидуешь.

Джахан судорожно сглотнул.

– Мой учитель вытащит меня отсюда, – заявил он.

Главный надзиратель подошел к юноше так близко, что тот ощутил его несвежее дыхание.

– Все, кто попадал сюда, надеялись, что их непременно вытащат отсюда – родные, друзья, учитель. Только вот надежды их не оправдались. Те, на чью помощь узники рассчитывали, даже не соизволили прийти на их похороны.

Писец прыснул со смеху.

– Мой учитель не таков, – не сдавался Джахан.

– Петух, который пропел слишком рано, может разбудить мясника, – многозначительно изрек надзиратель и, возвысив голос, распорядился: – Отведите этого сиятельного вельможу в его покои!

Стражники повели Джахана по сумрачному сырому коридору. Спустившись по лестнице, они вновь оказались в коридоре, таком узком, что продвигаться там приходилось по одному. Взгляд Джахана растерянно скользил по сторонам. Он заметил, что стены здесь покрыты плесенью, а сквозь щели пробивается мох. Стражники снова вывели его на лестницу; они спустились на один пролет, потом еще на один. Сумрак сгущался; миазмы, висевшие в воздухе, становились все более зловонными. Джахан наступил на что-то мягкое и содрогнулся, догадавшись, что недавно это было живым.

Теперь они находились в самом глубоком подвале башни. Здесь царила почти полная темнота, разгоняемая лишь светом нескольких свечей. Если бы Джахан не знал, что арестовали его утром и с тех пор прошло лишь несколько часов, он решил бы, что наступила глубокая ночь. По обеим сторонам коридора тянулись камеры – ниши, похожие на дыры от выпавших зубов в щербатом рту. А потом он увидел заключенных. Молодые и старые, высокие и низкорослые, все они исхудали так, что под кожей отчетливо проступали кости. Некоторые из них смотрели на него, прижавшись лбом к железным прутьям решетки. Другие не обращали на новичка ни малейшего внимания. Они неподвижно лежали на соломенных тюфяках, взгляды их были устремлены в пустоту. Кто-то тянул исхудавшую руку к ковшу с водой, чьи-то глаза злобно посверкивали на изможденном лице. От ведер, до краев наполненных нечистотами, исходило удушающее зловоние.