Элиф Шафак - Ученик архитектора

Один из заключенных произнес что-то хриплым шепотом, и когда Джахан повернулся к нему, тот плюнул ему в лицо. Юноша, руки которого по-прежнему были скованы, попытался стереть плевок плечом. Арестант расхохотался. Даже когда губы его сомкнулись, смех, низкий и раскатистый, продолжал греметь под сводами подземелья. В этот момент Джахану показалось, что над ним насмехается сама судьба. Колени его подогнулись. Конечно, он был нечист на руку и украл несколько жалких безделушек, но разве можно было сравнивать его с этими людьми?! Вне сомнения, все они были убийцами, насильниками и грабителями. К горлу подкатил горький комок. Исполненный досады на то, что с ним поступили столь несправедливо, бедняга с трудом дышал.

– Проходи! – рявкнул стражник.

Впереди что-то пискнуло. Провожатый осветил коридор факелом. На потолке висела летучая мышь.

«Как только ее угораздило сюда попасть?» – изумился Джахан.

Но размышлять над этим времени не было. Стражник отпер ржавую железную дверь и затолкнул арестанта в пустую камеру.

– Вот ваша опочивальня, мой светлейший повелитель!

Поначалу Джахан ничего не видел, но вскоре глаза его привыкли к темноте. Свет в камеру проникал лишь из нескольких крошечных оконцев – каждое размером с монету, – расположенных под самым потолком. Они же являлись и единственными источниками свежего воздуха, хотя говорить о свежем воздухе здесь не приходилось. Джахан разглядел влажные каменные стены, грязный пол, тощий тюфяк и две деревянные кадки – одна была заляпана нечистотами, а другая полна водой, на поверхности которой плавали мертвые насекомые.

– Эй, почему вы не посадили его ко мне? – раздался хриплый крик из соседней камеры. – Такой красавчик сгодился бы для хорошей потехи!

Невидимый арестант принялся во всех подробностях рассказывать, как славно позабавился бы с Джаханом. Его распутные бредни вызвали у прочих заключенных взрывы хохота. Так продолжалось довольно долго. Заводила выкрикивал непристойности и причмокивал губами, а слушатели бурно на это реагировали. Когда потеха им наскучила, они хором запели песню, прихлопывая в ладоши и притопывая ногами. Арестанты подняли такой шум, что Джахан не смог сдержаться и украдкой бросил взгляд в сторону их камеры. В отличие от его, она была ярко освещена многочисленными свечами.

Один из ее обитателей – кудрявый парень с миндалевидными глазами и ямочками на щеках – принялся плясать, а все остальные издавали поощрительные возгласы и свистели. Медленно раскачиваясь из стороны в сторону, танцор сорвал с себя рубашку. Джахан заметил, что в пупке у него посверкивает жемчужина. Ниже красовалась татуировка – слово «милашка», выведенное такими большими буквами, что Джахан смог его прочесть.

– Давай, Кайнак! – орали арестанты. – Покрути хорошенько задницей!

Кайнак, вдохновленный этими криками, извивался всем телом. И чем сильнее он вертелся и трясся, тем больше со всех сторон доносилось скабрезностей. Его сокамерники, которых было четверо, просто катались со смеху. Джахан заметил, что один из них явно занимает положение главаря – все прочие поглядывали на него с опаской. Джахана поразило, что все они были без кандалов, в отличие от него и других арестантов, которых он видел по пути в камеру. Трудно было представить, как им удалось получить подобную привилегию.

Главарь наблюдал за пляшущим Кайнаком так же внимательно, как и Джахан. Внезапно он подскочил к плясуну и взгромоздился на него сзади. Его товарищи одобрительно заревели. Кайнак побагровел и натужно улыбнулся. Гам, который подняли заключенные, разбудил бы мертвеца, однако все стражники куда-то исчезли.

Главарь выхватил из-за голенища кинжал. Лизнул его холодное острое лезвие и приставил кинжал к горлу Кайнака. Кадык у бедняги судорожно ходил ходуном, однако он продолжал извиваться. Казалось, эта троица – главарь, плясун и кинжал – связана нерасторжимыми узами и существует в каком-то своем обособленном мире.

Но вот головорез отпустил Кайнака, сделал шаг в сторону и закатал рукава. Левую его руку сплошь покрывали синяки и шрамы: некоторые уже заживали, другие были совсем свежими. Одним стремительным движением главарь разрезал себе кожу от запястья до локтя. Кровь потекла на пол, где, как теперь разглядел Джахан, уже темнело множество пятен. Ученик Синана пытался сохранять самообладание, но перед глазами у него все поплыло. Прежде он и думать не думал, что кто-то может забавляться подобным образом.

Неожиданно в воздухе прогремел сердитый голос:

– А ну-ка уймитесь, ублюдки!

Приказ, многократно усиленный эхом, мгновенно утихомирил горлопанов. Выглянув в коридор через зарешеченную дверь, Джахан поначалу никого не увидел. Но через несколько мгновений он понял, что знает человека, выступившего из сумрака. То был Балабан, предводитель цыганского табора.

– Что здесь происходит?

– Мы просто малость повеселились, – недовольно проворчал главарь. – Только и всего.

– Вот как? Скажи своим прихвостням, что от их визга у меня разболелась голова.

Главарь сделал товарищам знак, и они все, включая плясуна, расселись по своим тюфякам.

– И вот еще что, – бросил Балабан.

– Да? – угодливо спросил главарь.

– Хватит кромсать себе шкуру, Абдулла. Ты и так уже все вокруг загадил своей кровью. Мне это порядком надоело.

– Это я для новичка старался, – заявил Абдулла, явно обиженный тем, что его выходку не оценили по достоинству.

– Представление окончено.

Цыган подошел к зарешеченным дверям камеры Джахана и наконец-то разглядел нового арестанта.

– Да это же мой старый знакомый, погонщик слона из Индии! Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть!

Абдулла, Кайнак и трое цыган, деливших с Балабаном камеру, немедленно повернули головы в сторону Джахана и помахали ему в знак приветствия.

– Как тебя угораздило сюда попасть? – спросил Балабан.

– Я чем-то досадил великому визирю, – ответил Джахан. – А вы за что здесь очутились?

– Я-то? Да я невинен, словно новорожденный младенец. Все, что я сделал, – слегка пощекотал кади.

Выяснилось, что цыган украл карету, принадлежавшую судье. Судья этот бросил в тюрьму одного из дальних родственников Балабана, а другого его родича отправил на виселицу. Балабан и его товарищи, исполненные жажды мести, украли драгоценности и одежду кади, перерезали всех павлинов в его саду, похитили его четвертую жену и подожгли его конюшни. Все это сошло бы цыганам с рук, не позарься они на роскошную карету, привезенную из земель франков, где она принадлежала какому-то знатному вельможе. Карета была слишком приметной, и когда разбойники решили в ней прокатиться, их схватили.

Но хотя Балабан и оказался в подземелье крепости Семи Башен, он чувствовал себя здесь настоящим султаном. В этом царстве убожества, грязи и вони его камера была настоящим оазисом – мягкие шелковые подушки, жаровня с углями, медный ковш для варки кофе и даже резной деревянный стул, служивший предводителю цыган троном. Все прочие арестанты трепетали перед ним и лишний раз дыхнуть боялись в его присутствии. У всех остались на воле родные и близкие – родители, жены, дети. Самые отчаянные головорезы старались держаться подальше от Балабана, ибо не сомневались: стоит хоть чем-то задеть ромала, как его соплеменники незамедлительно отомстят семье обидчика.