Элиф Шафак - Ученик архитектора

Султан, согласно дворцовому обыкновению, вкушал пищу в одиночестве. Джахану доводилось слышать, что в землях франков короли и королевы обедают среди своих придворных.

«Трудно сказать, хорошо это или плохо, – рассуждал он про себя. – С одной стороны, кому охота видеть, как монарх обгладывает куриную ногу, а потом рыгает и ковыряется в зубах, подобно простому смертному. То, что никто из придворных никогда не видел, как принимает пищу султан, усиливает возбуждаемый его особой благоговейный трепет. Но, с другой стороны, это отделяет правителя от подданных, делая его недоступным их пониманию. Намного проще любить человека, с которым ты делишь хлеб. Так что обычаи франков тоже не лишены смысла».

Гостей попроще, в том числе и Джахана, развели по залам меньшего размера. За ужином прислуживали около пятидесяти юношей одинакового роста и телосложения, облаченных в одинаковые зеленые шаровары. Двигаясь проворно и бесшумно, слуги принесли несколько больших круглых подносов и установили их на деревянных подставках. На подносах пажи разложили ложки, расставили специи, соленья и оливки в столь крошечных изящных сосудах, что никто не решался тронуть их пальцем, опасаясь сломать. Затем появились серебряные кувшины и тазы для омовения рук. Наконец слуги принесли гостям полотенца и пескиры – салфетки, дабы те разложили их на коленях и могли вытирать пальцы.

Зная, как важны при дворе хорошие манеры, Джахан поглядывал по сторонам, наблюдая, что делают другие. Самый тяжкий грех, который ты можешь совершить за трапезой, – обжорство. Даже если подали твое любимое блюдо, ты должен вкушать его медленно, не обнаруживая ни малейших признаков жадности. Джахан следил за тем, чтобы брать пищу лишь тремя пальцами правой руки и не ронять ни капли масла. Гостей, которые, подобно ему, чувствовали себя неуверенно и смотрели на других, чтобы не совершить промах, нашлось немало. Иногда взгляды их встречались, и тогда они вежливо кивали друг другу.

Сначала подали пшеничный суп с ломтями черного хлеба, такой сытный, что Джахан, проглотив несколько ложек, почувствовал себя совершенно наевшимся. Однако аппетит его разыгрался вновь, когда за супом последовали виноградные листья, начиненные мясом, рис с орехами, куриный кебаб, цыплята, фаршированные грибами, гусь с яблоками, ягненок с пряностями, жареные голуби и куропатки, баранья нога, красная рыба, выловленная в холодных северных водах, анчоусы в рассоле, пирог с рубленым мясом и яйца с зеленым луком. Для утоления жажды гостям принесли чаши с хошафом – компотом из фруктов и кувшины с лимонадом. Ароматы, исходившие от этих яств, были столь соблазнительны, что Джахан не мог не попробовать каждое. Пока гости ели, распорядители прохаживались туда-сюда, наблюдая, чтобы трапезничающие ни в чем не испытывали нужды. Когда настал черед десерта, на подносах появились миндальная пахлава, груши, запеченные в меду, засахаренные вишни, земляника, перемешанная со льдом, и фиги в меду.

Насытившись, гости уселись на приготовленные для них подушки. Пожиратели огня и глотатели мечей, акробаты и жонглеры в блестящих костюмах демонстрировали свое искусство. Потом появились три брата: сембербаз, жонглирующий обручами, шишхебаз, жонглирующий бутылками, и канбаз. Последний жонглировал собственной жизнью, ибо он выделывал самые рискованные прыжки на проволоке, натянутой высоко над полом. Когда настало время выступать Чоте и Джахану, оба держались уверенно. Без всяких досадных накладок они показали те несколько нехитрых трюков, которые успели разучить. В завершение всего слон извлек из-за пояса погонщика цветок и вручил его венецианскому посланнику, который принял подарок с довольным смехом.

По окончании ужина учитель, ученик и слон покинули дворец. Все трое были погружены в задумчивость. Казалось, сам воздух был пропитан неизбежностью разлуки. Венецианский посланник покидал Стамбул, лето близилось к концу. Султан Селим за весь вечер так и не соизволил появиться. Ходили слухи, что здоровье его стремительно ухудшается. Вспоминая события этого вечера, Джахан думал о том, что человеческая жизнь подобна затянувшемуся представлению. Каждому из нас приходится показывать трюки, которые он сумел выучить; иногда выступление длится долго, иногда оказывается совсем коротким, но конец всегда одинаков: все участники неизбежно уходят со сцены, разочарованные, так и не дождавшиеся оваций.

Вскоре после освящения мечети Селимие султаном овладела меланхолия. Уныние, в которое он погрузился, было так глубоко, что величественный храм, названный в его честь, не доставил правителю никакой радости.

«Ну до чего же странно все устроено в этом мире, – размышлял Джахан. – Простые люди, которые приходят в мечеть помолиться, восхищены ее красотой, а властитель, по воле которого она возведена, остался глубоко равнодушным».

Молва утверждала, что причина мрачного настроения султана кроется в его телесных недугах. Селим страдал от переизбытка черной желчи, которая повергает человека в печаль. Пытаясь исцелить султана, лекари пускали ему кровь, ставили банки и давали рвотное, но все их усилия оказывались тщетными.

Джахан вместе с учителем, другими ученикам и Чотой вернулся в Стамбул. Белый слон и его погонщик вновь поселились в придворном зверинце. Как-то раз, холодным декабрьским днем, сюда пожаловал сам султан. Он привел с собой суфия, немолодого человека по имени Халфети Шейх Сулейман.

Джахан как раз был в сарае, проверял, достаточно ли у слона корма. В последнее время ему помогали ухаживать за Чотой несколько молодых работников, но Джахан по-прежнему сам следил за тем, чтобы его питомец ни в чем не испытывал нужды. Услышав шаги, он вскарабкался на сеновал и сквозь щели в дощатых стенах увидел султана и его спутника, идущих между розовыми кустами. Селим располнел, его одутловатое лицо приобрело нездоровый желтоватый оттенок, борода висела клочьями. Судя по припухшим красным векам, султан вновь принялся искать утешения в вине. А может быть, содрогнувшись, предположил Джахан, он часто проливал слезы.

Султан и суфий опустились на каменную скамью поблизости от клетки с дикими кошками. Джахан не мог поверить, что повелитель правоверных, преемник Пророка и властелин мира удовольствовался столь жестким и грубым сиденьем. Голоса султана и его спутника напоминали журчание ручья, и погонщику мало что удавалось разобрать. Все же он расслышал слова, слетевшие с губ султана:

– Это правда, что Аллах любит чистых душою?

Джахан знал, он имеет в виду суру Покаяние. Султан так любил эту суру, что приказал запечатлеть ее слова на стене мечети, возведенной по его повелению в Конье. Печаль, пронзившая сердце Джахана, придала ему смелости. Он оставил свое укрытие и вышел навстречу почетным гостям.