Элиф Шафак - Ученик архитектора

Джахан был удивлен, услышав это. До сих пор учитель не делал ни малейших различий между своими учениками. Он относился к ним так, будто все они обладали равными способностями, хотя это и не соответствовало действительности. Но теперь Синан захотел, чтобы они вступили друг с другом в состязание. Джахан понимал, что должен стремиться выйти из этого состязания победителем, но сердце его оставалось равнодушным. Тем не менее он принялся за чертежи. Правда, в отличие от прочих учеников, которые устроились в саду, в тени деревьев, Джахан отправился в сарай, чтобы работать в обществе Чоты.

Несколько дней спустя зодчий пожелал срочно поговорить с Джаханом. Он протянул ему несколько свитков – то были чертежи и рисунки, которые ученики выполнили к тому времени.

– Посмотри и скажи, что ты об этом думаешь.

Джахан принялся рассматривать рисунки, не зная, кому из его товарищей они принадлежат. Разумеется, он сравнивал их с собственными эскизами. Судя по всему, из всех четверых лишь он один предложил полностью снести старые бани и построить новые, в задней части гарема. Хотя Михримах больше не жила в серале, создавая свой план, он по-прежнему думал о ее удобствах. Чем дольше Джахан смотрел на рисунки, тем явственнее узнавал манеру каждого из своих товарищей: смелые, решительные линии Давуда, легкую, летящую руку Юсуфа, тщательные, скрупулезные штрихи Николы.

– Ну и каково твое мнение? – осведомился мастер.

Смущенный Джахан перечислил достоинства каждого из представленных планов.

– Я знаю, в чем их сильные стороны, – сказал на это Синан. – Укажи мне на слабые.

– Вот в этом чувствуется поспешность, – произнес Джахан.

Ткнув пальцем в другой рисунок, он заметил, что тот лишен самобытности, ибо автор его слишком прилежно копирует своего учителя.

– А как насчет этого? – поинтересовался зодчий, указывая на свиток с его собственным проектом, а затем добавил: – Мне по душе, что автор этого плана заботится об обитателях гарема и пытается сделать их жизнь более комфортной.

Щеки Джахана вспыхнули от удовольствия. Однако он счел нужным возразить:

– Но он мало думает о том, как вписать новые постройки в существующее окружение. Ему не удалось достичь гармонии между старым и новым.

В глазах Синана заплясали веселые искорки. Он указал на последний свиток:

– А что скажешь об этом?

– Тут все продумано с большим тщанием. Автор уважительно отнесся к старому зданию и расширил его, соблюдая гармоничные пропорции.

– Все верно. Я хотел бы только знать, почему на твой проект, который, вне сомнения, является лучшим, во дворце не обратили внимания.

На лицо Джахана набежала тень.

– Это мне неведомо, учитель.

– У твоего плана есть лишь один изъян. Мы возводим здания не в пустом пространстве. Ты об этом забыл. Поэтому, как ты сам признал, тебе не удалось достичь гармонии между старым и новым, отразить в своих постройках дух сераля.

В результате главным помощником учителя стал Юсуф. Узнав об этом, немой до ушей залился румянцем, а на губах его заиграла застенчивая улыбка. Юсуф вперил взгляд в землю, словно хотел провалиться сквозь нее от смущения. Что до Джахана, то он извлек из этого случая важный урок. Он осознал, что достиг переломной поры и отныне лишь от него самого зависит, будет ли его талант развиваться далее или же зачахнет. Давуд, Юсуф или Никола ни в коей мере не являются его соперниками. Единственный соперник Джахана – он сам.

Все лето они занимались перестройкой и расширением пострадавших от пожара зданий. На строительстве царила непривычная тишина. Рабочие не вели между собой разговоров, не обменивались шутками, не смеялись, не покрикивали друг на друга. В полном молчании они таскали доски, закрепляли шкивы, ели в обеденный час похлебку. Даже когда несколько десятков человек, натирая ладони тросами, устанавливали огромную мраморную колонну, не слышно было возгласов: «Аллах, Аллах». Если работа шла хорошо, десятники воздерживались от похвал, если же дело стопорилось, не позволяли себе громогласных упреков и ругательств. Даже грохот топоров и визг пил, казалось, были не такими оглушительными, как обычно. Люди двигались, словно бесшумные тени, и возникало впечатление, будто бы все они только что очнулись от тяжкой дремоты. Близость султана Мурада повергала всех в трепет.

В течение этих нескольких недель Джахан познакомился с дворцовыми слугами, которых не знал прежде, и побывал в покоях, куда раньше не заглядывал даже краешком глаза. Дворец представлял собой настоящий лабиринт, хитросплетение залов и коридоров столь сложное, что его можно было сравнить со змеей, проглотившей свой хвост. Всякий, кто оказывался там, ощущал себя таким одиноким, что радовался обществу собственной тени, но при этом дворец был столь многолюден, что обитатели его задыхались от недостатка воздуха. Ныне в серале насчитывалось куда больше жителей, чем во времена султана Сулеймана: возросло и количество наложниц в гареме, и количество стражников у ворот, и число поваров на кухне. Подобно огромной рыбе, которая не ведает чувства насыщения, дворец заглатывал все больше и больше людей.

Закончив с кухней, зодчий Синан и его ученики приступили к перестройке гарема. Наложницы, скрывающиеся во внутренних покоях, разумеется, не попадались им на глаза. Джахан мечтал увидеть если не саму Михримах, то хотя бы какой-нибудь предмет, ей принадлежащий: носовой платок с инициалами любимой, бархатную туфельку, гребень из слоновой кости. Но ничего подобного ему ни разу не встретилось. Однако несколько дней спустя Михримах передала ему записку, в которой говорилось, что они вместе с дадой вернулись в свой особняк. «Завтра в полдень мы будем проходить через Первые ворота», – говорилось в записке.

В назначенный час Джахан, устроившись в ветвях высокой яблони, весь обратился в ожидание. Солнечные лучи раскаляли спелые яблоки, которые никто не осмеливался срывать, ибо они принадлежали султану. Сам же Мурад не имел времени, чтобы заниматься подобными пустяками. Сердце Джахана радостно затрепетало, когда он услышал стук колес. К воротам приближалась карета. Двигалась она очень медленно, или, может быть, так казалось Джахану, для которого каждая секунда превратилась в вечность. Стук его сердца наполнял просторы вселенной. С отстраненностью, неведомой ему прежде, Джахан наблюдал за земными делами. До него доносились шелест листьев, шорох песчинок, шум крыльев бабочки. Он упивался каждой мельчайшей особенностью этого бесконечного мгновения, ибо знал, что оно больше не повторится. Время превратилось в реку. Одинокий и неприкаянный, Джахан стоял на поросшем травой берегу и смотрел на воду. Но вот карета остановилась. Белая ручка, грациозная, как птица, мелькнула в окне, раздвигая занавески. Михримах взглянула вверх и увидела Джахана, примостившегося в ветвях. Лицо ее просветлело, когда она встретила его взгляд, исполненный обожания. Доли секунды хватило дочери Сулеймана, чтобы понять: несмотря на протекшие десятилетия, несмотря на разделяющую их пропасть, несмотря на морщины, покрывшие их лица, и седину, заблестевшую в их волосах, чувство, которое погонщик слона и ученик зодчего питал к ней, осталось неизменным. Джахан не отрываясь смотрел Михримах прямо в глаза; на этот раз он не спешил склонить голову в почтительном поклоне. На щеках женщины заиграл легкий румянец, губы тронула нежная улыбка. Она извлекла пропитанный благовониями платок, лежавший у нее на груди под платьем, и бросила его на землю, зная, что Джахан поспешит поднять этот бесценный подарок.